Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1

И сколько же за эти годы таких потерянных эпизодов, как на Бзуре? и сколько таких участков? и сколько таких полков? Когда, занимая окопы после сибирцев, – на двухсотшаговом фронте одной только роты подбирали 90 их трупов. Если копаем ход сообщения как будто в новом месте – а вырываем трупы немцев или своих. Когда немецкий огонь таков, что воронка попадает в воронку, и тщетен известный расчёт прятаться в них. А это вдолбленное понимание: держать линию во что бы то ни стало, вместо сочетания огня, отходов и контратак? Из опасения потерять линию мы и сидели в болотах и ямах, а противник – всегда на выгодных позициях. Когда батальон подтискивается из болота к немецкой грядке так, что немецкие проволочные заграждения становятся его собственной защитой. Когда в марте земля ещё мёрзлая и цепи не могут вкопаться, жмись к земле как к родной матери. Но в полдень верхний слой оттаивает, и шинели намокают. А к вечеру снова подмерзает, и шинели становятся грязной корой, и раненые, предсмертно корчась, облепливаются грязью.

И – что из этого воспарялось тогда к Ставке? к Верховному?

А ещё ж вот – злополучная предвесенняя вылазка через Карпаты – безумный план Иудовича с Алексеевым, а Николай Николаевич, конечно, согласен. Воротынцев тогда и с полкового места в ужас пришёл. Теперь читал: да, цель была – брать Будапешт, а потом Вену. Теперь мог прочесть и премудрые советы Жоффра, что в горах русским понадобится меньше снарядов…

А за тем же сразу – бездарный проворон макензеновского прорыва под Горлицей в апреле Пятнадцатого. А ведь оказывается – ещё с марта с передовой доносили о симптомах подготовки прорыва: к австрийским частям прибавляются немецкие, и номера их двух дивизий, и даже немецкой гвардии, и с тяжёлой артиллерией, и с несколькими авиационными парками, и показания австрийских перебежчиков, что наступление будет в середине апреля, – но в штабе 3-й армии Радко ничему этому верить не хотели, и ещё спокойней был штаб фронта, уверенный, что – все главные действия будут на Карпатах, – и с нашей стороны участка не укрепляли ничем. Немцы создали пятикратный перевес в орудиях, а наши не получили даже инструкции: в случае артподготовки пересидеть на запасных позициях.

И с того прорыва – Великое отступление двух фронтов на 4 месяца, при норме восемь снарядов на орудие в день, потом и меньше, редко на каком рубеже удерживались два дня подряд, а то – каждый день бой при разительном неравенстве огня, и каждые сумерки в отступлении, и безсонные ночи. На полк – восемь пулемётов, и не хватало даже винтовок, даже патронов. То – устроили оборону, но где-то в стороне нас обходит невидимый противник, и мы отступаем по приказанию. То – нет средств к обороне, и уходим сами, и так без конца. И никаких свежих частей на поддержку, да даже бывало – нет солдат уносить на себе пулемёты, тащат офицеры. И уже так все измучены, и офицерам грезится: лёгкое бы ранение, да отдохнуть.

И – всё то теперь забыть, как не было? и всех тех однополчан забыть?

А где-то далеко, вот теперь в донесениях: как в мышеловку Новогеоргиевска мы загнали на гибель четыре дивизии (уступая общественному мнению, что слишком легко у нас падают крепости). А там, ещё сбоку, бросили в небрежении Риго-Шавельский район, и немцы разлились по Курляндии, уже в Пятнадцатом году могли угрожать Петрограду. И – бездеятельность Балтийского флота, всё берегли его. (Вот он, застоявшийся, и ударил в революцию.)

А Шестнадцатый год, а гвардия? Общий слух в армии был, что её уложил генерал Безобразов, на болотистом Стоходе. Но теперь-то, по документам, Воротынцев видел, что Безобразов и не мог бы сопротивляться: то был приказ Брусилова – безумная и безсмысленная атака Ковеля именно с юга, да ещё и управиться в пять дней! Приказ Брусилова – но и Ставка же согласилась. Брусилову – как-нибудь дотянуть картину своего наступления. А – что нам тот Ковель?.. И нужно же было трону так возиться с гвардией столетиями – чтоб вот так утопить её в стоходских болотах ни за что?

А солдаты – те солдаты, которые в Четырнадцатом в сутки валили на мобилизацию и отшвыривали медицинский осмотр – «здоров!», – ничего этого не знали, как их водили эти три года.

Но за всю эту цепь неумелостей и позоров – имеют солдаты и право на гнев!

Имеют – но и сегодня ещё не догадались. Только – ярость к каким-то изменникам, скорей всего с немецкими фамилиями. И – слепая ненависть к отданию чести, к офицерскому погону.

Раздумаешься – поразишься: не сегодняшней распущенности, на что их подстрекают из Петрограда, – а ещё сегодняшнему их доверию к новым верхам, к Временному правительству.