Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1

Вот – безкрайняя площадь, и всё это – мы, и мы все заодно. И в этом, как будто безплодном, стоянии час за часом, час за часом, наше тревожное сознание словно ещё проясняется: неповторимый вечер! Это, может быть, поворотный пункт революции! Или власть будет признана – или начнётся анархия по России. Может, эти часы нашего тут стояния – часы великой патриотической драмы. В ком бьётся любовь к России – не уходите! Дождёмся! Повлияем!

Ну, вот они! Вот, наконец! Подъезжают в автомобилях, по охотно освобождаемым проходам, и сами министры! Первый – Владимир Львов! Речь! Хотим речь! Взошёл на ступеньки дворца, дюжий, чернобородый:

– Заверяю вас, что члены Временного правительства, вышедшие из Государственной Думы, будут стойко исполнять волю народа.

Толпа уже накалена, ей только искорку! Хоть и здорового детину – подхватили Львова на руки и с криками «ура» внесли в вестибюль дворца.

Новый рожок через толпу – а это кто? Мотор взъезжает на пандус – из дверцы выскакивает быстрый Некрасов (у него появились приёмы Керенского) – и властно, на много рядов слышно:

– Мы пережили сегодня тяжёлый день. Мы слышали призывы к миру «во что бы то ни стало», и это нас больно поразило. Заветная цель Временного правительства именно дать стране мир. Но мир – после победы, а не какой иной. Позвольте нам надеяться, что страна поймёт и поддержит нас. – (Ну конечно! Ну для этого же мы и здесь. «Ура-а-а!») – Временное правительство будет свято исполнять свои обязанности до конца и передаст власть лишь в руки тех, кто будет выражать волю всего народа.

Намекнул! Намекнул, что Совету – не уступят! Ах, молодец!

– Ура-а-а-а! – И его тоже подхватили на руки с подъезда в вестибюль.

И тут едва не пропустили на ступеньках Шингарёва, перешедшего через толпу пешком от своего министерства. Потребовали речи и от него. Он выглядел совсем не вдохновлённо, и голос его не был слышен далеко:

– Мы клялись сохранить власть, лишь доведя страну до Учредительного Собрания. Мы присягали охранить народ от внутренних и внешних врагов – и мы не желаем хоть на один час дольше сохранять власть, чем этого хочет народ.

А в этом – уже не было ли ноты слабости? Неужели они могут уступить?

– Граждане! Если вы поддержите Временное правительство – оно исполнит свой долг до конца.

Браво! Мы конечно поддержим! Да здесь вся безкрайняя Россия перед вами, неужели вы не видите? (Потерялась ещё какая-то его странная фраза – «но делать то, что правительство не вправе, – оно не станет».) «Ура-а-а!» Подхватили, понесли и Шингарёва.

Нет! Отечество ещё не на краю гибели!

Тут – с мощным рожком, в крупном открытом автомобиле подъехал от Морской сам гигант Родзянко. Рёв восторга встретил его ещё прежде, чем он выбрался через дверцу.

Но – и неузнаваем же был гигант: уже не высилась так его голова, и плечи не те, и ростом, кажется, уменьшился. И начал почти кряхтя:

– Граждане! Я чувствую всю тяжесть ответственности за создавшееся положение, из которого мы, русские люди, должны найти достойный выход.

Ox, значит, плохо дело?..

– Скажите мне прямо: вы – хотите сепаратного мира?

– Нет! Нет! Да нет же! – понеслись неукротимые крики.

Подбодрился Родзянко.

– Хотите ли вы, чтобы союзники отвернулись от нас? Чтобы малые угнетённые народы проклинали нас?.. Ведь враг попирает нашу священную землю – так почему ж вы хотите, чтобы тыл диктовал свою волю народу!

О Боже, да не мы! – не они и не здесь были те, кто этого хотел! И не о «тыле» шла речь, то был лишь окольный псевдоним Совета, тут так и поняли! И Родзянко увлекался, громчел и даже всё колокольней:

– Ведь мы обязаны быть честными, чтобы быть свободными! Неужели русский народ, освободясь от гнёта, под которым нас всех держал царизм, – думает сохранить свою свободу тем, что нарушит слово чести перед союзниками? Граждане! Я заклинаю вас верить тому правительству, которое поставила Государственная Дума…

Мы и верим! Это – одна наша надежда!

– …Это – честное правительство. И оно исполнит свой долг до конца. И – да здравствует могучий! свободный!! русский народ!!!

– Ура-а-а-а-а! – перекатывалось по площади. Но более всего порадовал Родзянку офицер, подскочивший на ступеньки рядом с ним:

– Да здравствует Отец Русской Революции! – звонко вскрикнул. И это был сигнал: подхватывать в двадцать рук и тяжеловесного Отца и нести его в вестибюль.

Да и пора: уже вот подкатывал и мотор с самим наконец Милюковым! – со славным и одиозным героем сегодняшнего дня. Его кинулись нести даже из автомобиля на ступеньки, но он не то чтобы не дался, а так наёжен был – пошёл сам. Он был в фетровой шляпе и позабыл снять её для речи. Он – диковато смотрел, так напряжённо смотрел, как будто и здесь ждал увидеть не сторонников, а врагов. И начал с трудом, как пересохшим горлом:

– Я – видел плакаты. Но я – защищаю интересы народа. И не уйду, пока не выполню долга. Или – погибну.

И безстрашно стоял, доступный растерзанию, мишень, дразнящая плебс, – в мягком пальто, белейшее кашне вокруг шеи, очки, мягкая шляпа.