Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1

Газетная статья о гибели «Императрицы Марии». – Как это было. – Вина и Колчака? – Колчак у Плеханова. – Новое рабочее шествие и вторая стрельба на Невском.

Более досадной поездки в Петроград нельзя было, наверное, и сочинить. И в довершение всех неудач или в едкую насмешку – именно сегодня «Биржевые ведомости» поместили скандальненькую статью о гибели «Императрицы Марии». Скандальную, потому что усилиями Колчака вся эта надрывная история миновала газеты и, с октября, почти никто никаких подробностей не знал до сих пор.

От гибели Толля в Ледовитом океане, Макарова в Порт-Артуре, от Цусимы – большего горя, чем гибель «Марии», Колчак не переживал в жизни. Он любил этот великолепный дредноут – как живое существо. И похоронил его таким. Все похороны длились – час с небольшим. В чёрном дыму, в языках огня Колчак распоряжался спокойно, после нескольких взрывов приказал открыть кингстоны и затопить – потому что взрыв главного погреба взорвал бы и рядом «Императрицу Екатерину», – а цепь «Марии» к причалу почему-то оказалась приклёпана неверно, и не удавалось быстро освободить её. Омертвелыми ногами опустился с кораблём в воду едва не до подошв. Потопил – и вернулся к себе на «Георгий» в отчаянии: лучше бы рискнул большим взрывом и сам там погиб.

Ещё месяц потом он был способен говорить только о гибели «Марии». Но невыносимо было ему, что, ничего того не чувствуя, поспешат писать, «обличать» журналистские перья – и всё на радость Германии. В те дни Колчак не допустил ни донесений судебных гражданских властей, ни их расследований – и только через трое суток (как теперь верно и печатали) министерство юстиции узнало из шифрованной телеграммы прокурора симферопольского окружного суда. Колчак действовал сам.

К тому времени дредноут служил всего только шесть месяцев. Участвовал в походах, и вдруг открылось, что важные электротехнические работы недоделаны, – а таких рабочих не было ни в Крыму, ни в Николаеве (странно), и понадобилось везти 45 человек с Путиловского завода из Петрограда. «Мария» только что вернулась от болгарских берегов – и начались эти работы.

Невместимость всех дел в голову молодого Командующего! Ты занят – самим флотом, боевыми задачами, а ещё же на тебе административные обязанности, к которым ты не готовился никогда, и крепость (с раздутым штатом) на тебе, и город, – и как за всем уследить или даже как успеть проверить и поставить всех тех, кто будет услеживать?.. Эти рабочие жили на берегу и ежедневно на катерах доставлялись на баржу, причаленную к «Марии». Тут у всех у них должен был проверять документы офицер, но, как выяснилось, поручил боцману, а боцман затем матросу, а матрос – никому. А затем и на самой «Марии» уменьшились строгости подхода к бомбовым погребам. И получилось, что непроверенный человек мог бы принести непроверенный свёрток и вбросить его в вентиляционное окошко.

За следующие двое суток арестовал двух инженеров, нескольких рабочих – а двое исчезли. (Могли безпрепятственно уехать, и в Петрограде их тоже не нашли.) Колчак неистовствовал: разгружать Севастополь! выселять лишних жителей, лишние учреждения! (Ещё эти подозрительные греки шныряют всюду около кораблей.) Нужны какие-то новые меры строгости, о которых мы и понятия не имеем. (Да почти никакие и не удались.) Одни члены комиссии были убеждены в злом умысле. Другие высказывали, что это – непредусмотренные процессы в больших массах порохов, которые во время войны вырабатываются поспешно, без достаточного технического контроля.

А Колчака пронизало, что, может быть, он сам к этому отчасти приложился? Были невольные его движения: после закованного Эбергарда – нравиться матросам! чтоб они обожали своего Командующего. Он освободил матросов от посадки на сухопутную гауптвахту: провинившихся сдавать на шлюпки и на корабль. (А там, бывает, и простят.) Разрешил матросам на нескольких улицах Севастополя курить, лишь вынимая папиросу изо рта при отдании чести офицеру. (А что нелепее этого запрета нижним чинам курить?) В конце лета, едва он принял флот, в праздничный день семеро пьяных матросов устроили на базаре дебош. Полиция и сухопутные патрули арестовали их и повели. Но стали сбегаться матросы, напали на конвой и освободили их. Начальник севастопольского жандармского управления полковник Редров доложил в Департамент полиции: крепость на осадном положении, а вот… Оттуда переслали морскому министру, а Григорович – Колчаку. Колчак вспылил, вызвал Редрова к себе, накричал на него и запретил когда-либо ещё заниматься доносами, всё надо решать тут, в Севастополе. Редров снова донёс и об этом разговоре. Департамент полиции запросил объяснений у Григоровича, тот – снова у Колчака, а Колчак приказом по флоту отрешил Редрова и с немедленным выбытием из города. На внутренние дела тут как раз сел Протопопов, он не решился спорить с Колчаком, и отрешенье прошло. (И было замечено матросами.)