Читаем Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2 полностью

– А – кому передать должность? – делово вскинулся Корнилов.

– Я подумаю. К вечеру.

В рукопожатьи ощутил руку Гучкова – мягкую, горячую, – температура?

Сам себе не верил Корнилов, возвращаясь на Дворцовую площадь. Но – сказано. Разрешено и объявлять. Как? Приказом?

Проходил к себе – дежурный доложил ему: очень приятная делегация, примите.

Ещё какая к дьяволу делегация, надоели. Ну – кто, ну – что?

Трое городских молодых людей. В штатском, но стараются держаться по-военному. Волнуясь и друг другу помогая: они – комитет добровольцев. Они уже собрали в Петрограде роту из невоеннообязанных лиц, называют себя: 1-я боевая рота партизан. И просят отправить их на фронт.

Корнилов стиснул зубы. Ах, молодцы! Вот это кстати. Вот это – то, что теперь нужно!

Хорошо. Где вы, что вы?

– Я – сам вас повезу на фронт. Я уверен, что вы – пригодитесь России! Спасибо.

И пожал им руки.

И, ещё разволновавшись, ходил по кабинету. Ах, молодцы! Взять их с собой в 8-ю армию. Вот так, через добровольцев, может, и начнёт оздоровляться.

До вечера, пока Гучков не назначит заместника, Корнилов уж никак и сам не думал бы объявлять. Но вот чудо: прошёл всего час, как он был в кабинете у Гучкова, с глазу на глаз, – а уже к нему просился корреспондент «Русской воли», который на днях брал у него интервью о цеппелине:

– Господин генерал! Правда ли, что вы покидаете ваш пост? По какой причине?..

Да откуда ж они вынюхали?!

Ну а пришли – значит, судьба.

– Да, я в четвёртый раз ходатайствовал о назначении меня в Действующую армию. И моя просьба уважена. На днях получу назначение.

А – по какой причине?

Какого ж чёрта теперь и прикрываться. Два месяца он себя стягивал, сдерживал – а под конец-то и отрезать.

– Я привык заниматься делом, а не разговаривать. А здесь всё время проходит в разговорах.

Нет, это мало.

– На мне как на Командующем – принять все меры для защиты Петрограда. Я принял ответственность без страха и готов нести до конца. Но наткнулся… Я не боюсь контроля – но разумного, опытного.

Ещё мало. Секануть их с плеча:

– Я Командующий, а командовать хотят другие. У нас царит двоевластие. По гарнизону издан приказ – не выходить из казарм с оружием в руках. Он аннулирует меня как Командующего. А для меня первое – благо родины. Я – старый солдат, и при таком положении не могу оставаться.

* * *

Свиную щетинку не в кудри вить

* * *

131

А Гучков и решился, да всё никак не уйдёт. – Неудачная речь на совещании фронтовых делегатов. – Нет, грянуть отставкой!

Хоть решил Гучков в отставку, а вот – всё никак, всё никак не ушёл. Дела в военном министерстве кувыркались. В консультативный высший Военный Совет, где состояли одни старые генералы, уже были приглашены простые рабочие. «Новое время» давало теперь запоздалый совет министру: заверить от правительства, что дезертиры не получат земли при переделе, а семьи убитых на поле сражения – наоборот, получат. Да много хорошего можно присоветовать со стороны, только не с этим правительством. Да объявляй не объявляй – сейчас уже никто и не поверит. Тем не менее, не мог свою руку остановить, спешил, по два приказа в день. Уже видел, что ничего не исправит. Но – и не писать этих приказов не мог. Немедленно и категорически прекра…

Как будто плотина в семь саженей высоты и в версту длины прорвала сразу в ста сорока дырках – а Гучков в одиночку плясал под ней и затыкал дырки собственными пальцами.

Прекра… А Алексеев нынче утром донёс, что к Драгомирову вчера являлись немецкие парламентёры и ссылались на приглашение какого-то неназванного лица из Петрограда.

Да что ж это делается? Кто это смеет? Вот тебе и прекра…

И нигде не подведёшь черту: вот – досюда, а дальше не разваливайте!

Уже в марте нагло опубликованная «Известиями» Совета «Декларация прав солдата» наконец прошла общее и постатейное чтение и все прения в поливановской комиссии. И хотя просил, просил Гучков Поливанова всячески тормозить Декларацию – нет, принята комиссией, и даже единогласно, и вот уже подана на подпись министру. Ну нет, утрёте уста, от меня не дождётесь. Пока придумал такой ход: послать в Ставку и Главнокомандующим фронтов для дачи заключения.

За два месяца Совет так и не удосужился разрешить вывод войск из Петрограда. Пулемётные полки так и не шли на фронт.

Но злорадствовал и Гучков: уже наплюя и на сам Совет – вот строят «красную гвардию». Как вы нас признавали «постольку-поскольку» – вот и вас уже начинают «постольку-поскольку»…

От первых дней своего министерствования Гучков видел от Исполнительного Комитета только сопротивление и злобу – и так до последних приказов, социалистическая пресса писала: «погромная работа реакционных генералов», «авгиевы конюшни военного ведомства». И поносили его за речь на Четырёх Думах – что он паникует, пугает.

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги