Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2

Это приняли 28-го. А 29-го заявили бунт городские канцелярские служащие: хотя от нас требуется образование, знания – а теперь рабочие будут получать больше нас, даже судомойки и сторожа? Требуем устранить несправедливость! Требуем удвоить и наши оклады, и срочно! – иначе прекращаем работу. Никитский предложил добавить и им, это будет ещё 5 миллионов.

Отлично! Раз начавшись, социальная революция уже не может быть остановлена!

Но только вот эти немногие радости, да ещё своя газета, свой капитанский мостик, откуда можно и швырнуть в лицо правительству и страстно договорить, в чём не удалось убедить на Исполкоме. Тучи апрельского кризиса нисколько не разошлись, гроза не освежила, атмосфера оставалась дряблая, пакостная. Блестящий эпизод апреля, изумительное по силе и красоте народное движение – этот замечательный эпизод революции не стал вехой для её новой поступи, но Исполком малодушно положил свою силу и власть к ногам буржуазии, когда, напротив, она заслужила экзекуцию. За какое жалкое правительственное «Разъяснение», никуда вперёд не продвинутое, – заплатили советским вотумом поддержки займа – займа затягивания войны, удар в спину германской социал-демократии, позорный день Совета! С недосягаемых высот февральской победы – и к такому безславному падению демократии! Обыватели из исполкомской правой, поссибилисты, всё погубили – попали в руки плутократии, заложили основы бургфридена с империалистическими кадетскими патриотами! Мелкобуржуазная часть Исполкома, слепой и глухой Церетели, готовы создавать блок с «живыми силами буржуазии».

И какие потоки инсинуаций против большевиков! (Да никак не доказано, что стреляли ленинцы, а гораздо верней тут действовала рука черносотенной провокации из бывших царских полицейских сфер.) Ну подождите, вы сами поднимете на себя бурю, и Ленин вам ещё покажет!

Вне себя! вне себя был Гиммер! – хотя, конечно, успокаивал себя, что всё вытекает из непреложных классовых тяготений.

Но не было другой платформы борьбы за Совет, как оставаться активным членом ИК. Потерпев поражение в исполкомском голосовании позавчера, Гиммер с новой силой сеял в газете аргументы: войти в коалицию и стать твёрже, а буржуазных министров сделать нашими заложниками. Конечно, да: это – заведомо неустойчивая и мимолётная комбинация. Но пока большинство Исполнительного Комитета и не хочет брать в руки власть полностью (а может быть, через 3–5 недель мы уже и дозреем?) – то ничего другого пока не остаётся.

Утром вышла газета – а днём стало известно об отставке Гучкова. Все эти дни сфокусировавшись на Милюкове, Гиммер как-то упустил из виду Гучкова. Ну что ж, тем более! Этого и можно было ожидать. По всем своим воззрениям и прошлой деятельности Гучков и не был способен усвоить принципы новой свободной России – свобода и равенство в казарме, превращение солдат в граждан. Непримиримый враг демократии, он по мере сил нам мешал, а теперь вот ушёл – и это как раз знак, что остальное правительство не хочет порвать с демократией! И созрело для коалиции с социалистами.

С другой стороны, правда, ослабил позиции Керенский своей истерической речью: до сих пор революция так любила его – и к чему вдруг эти «взбунтовавшиеся рабы»? – свинцовый дождь в рабочие сердца и сладкая кость буржуазной прессе, так и накинулись обсасывать, чего сами сказать не смели: катимся в гибель! Стал – меньше, меньше уважать Гиммер Александра Фёдоровича: нет выдержки, а без этого революционер погиб. Откуда такой пафос отчаяния?

А Исполком сегодня же вечером думал сделать два важных шага двумя воззваниями – и собирал Совет. Совет – послушен, у него своих лидеров нет, утвердит что угодно. Гиммер уже прочёл эти два подготовленных воззвания, прочёл буквально в ужасе. И нечего было ему на Совете делать, – а пошёл.

Из ревности. В том же самом Морском корпусе, где полтора месяца назад голосовал Совет его великий Манифест 14 марта, – теперь собирались топить его в соглашательском болоте, и не было у Гиммера сил помешать. Но – посмотреть этот спектакль, потравиться.

Теперь не стояли, теперь густо сидели в большом зале на скамейках, свезенных из разных помещений города. Не пошёл Гиммер в президиум, затиснулся среди высоких плеч и голов, не всё хорошо и видел.

Чхеидзе – а становится он всё потерянней, и голос слабей, произносит вступление, половине зала неслышное, из фраз, которые ему навеял Церетели. Что мы не можем кончить войну мановением руки и надо приложить усилия, чтобы фронт не дрогнул и чтобы каждый солдат знал, для чего он держит винтовку в руке.

Сразу и выложил всю соглашательскую программу. Оглушительный поворот! – Совет рабочих депутатов начинает поддерживать империалистическую войну?

Но только начиналось. Теперь Скобелев звонким пустым голосом стал делать доклад. Мы хотим мира скорого, но не сепаратного. Мы не хотим заключать его за спиной Франции и Англии и остаться одни и быть раздавленными.

И собрал аплодисменты. Настроение даже советской массы сильно отклонилось от мартовского.