Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2

Распоряжение СНК Государственному Банку: открыть особый счёт СНК на имя Менжинского и положить туда 10 млн рублей. Совет Гос. Банка отказал. – Публичное заявление служащих министерства финансов: они удовлетворяют требования армии, населения, выплату жалований, вкладов из сберкасс, но отказываются участвовать в расхищении народного достояния захватчиками. – Воззвание г. д.: Государственный Банк – хранилище всех народных сбережений, через него вся оплата труда и продовольствия. (Только со времени октябрьского переворота курс рубля в Европе упал вдвое, от довоенного вшестеро.) – Вечером 6 ноября в Государственный Банк явился с окружением Менжинский с целью взломать хранилища казначейства. Но охраняющие Банк солдаты-семёновцы и рабочие из Экспедиции государственных бумаг отказали. Менжинский удалился. – Во всех министерствах, кроме военного, забастовка служащих уже 10 дней. (Угрозы большевиков: «враги народа и изменники революции», выбросим с квартир, отправим на фронт, подвергнем военно-революционному суду!) Выпало этим мирным служащим быть единственными в сопротивлении новой власти; но и сильные колебания у них: и подчинение большевикам есть гибель государственного управления, и нельзя же это управление разваливать. – Нератов прибыл в м.и.д. для передачи ключей (и вожделенных «тайных договоров»), но никто в министерстве не соглашается работать с Троцким.

В Смольном делегаты задержанных под Лугой Нежинского и Зарайского полков, шедших против узурпаторов власти, объясняются с Троцким. – Выезд из Петрограда только по выданным разрешениям; но ген. Краснов из-под домашнего ареста вырвался в Новгород. – Совет Союза казачьих войск (в Петрограде): Бесплодные усилия казаков пошли в жертву партийной борьбе; решительно не признавая власти большевиков, не вмешиваться в начавшуюся гражданскую войну, а все силы к созданию демократического правопорядка в родных казачьих областях. – По Петрограду расклеены объявления от «комиссаров по защите музеев»: просят полковые и флотские комитеты «принять меры к возврату в Зимний дворец художественных предметов большой исторической ценности, исчезнувших в ночь с 25 на 26 октября».

В ночь на 7 ноября ещё одна попытка примирительного совещания при Викжеле, и большевики изображают переговоры. Неуклонен ИК СКрД: большевики должны быть устранены от власти, а ВРК распущен. Не договорились ни до чего. – Уже несколько дней, как ВРК закрыл шведскую границу у Торнео; но вот экстренным поездом приехали из Швеции Радек и Ганецкий.

Горький: Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти; слепые фанатики, безсовестные авантюристы; считают возможным совершать все преступления вроде разгрома Москвы, уничтожения свободного слова, безсмысленных арестов; на шкуре рабочего класса Ленин производит некий опыт. – Гиммер-Суханов: Кому же не ясно, что перед нами нет никакой «советской власти», а диктатура дуумвирата Ленина и Троцкого и она опирается на штыки обманутых солдат и вооружённых рабочих? Уход из ЦК и правительства всех культурных сил, сколько-нибудь пригодных для государственной работы, есть начало изоляции политических авантюристов; употребить все силы, чтобы разъяснить массам безвыходный тупик, в который их завлекли, пользуясь их темнотой и отчаянием. – «День»: Совета народных комиссаров уже нет, остались только Ленин, Троцкий и какая-то партийная мелочь вокруг них; словно прокажённые, останутся авантюристы из Смольного одни, под защитой мёртвых пулемётов и отверженные всей демократией; с каких пор экономический фактор истории уступил место фактору пулемётной ленты и солдатского штыка? – «Новая жизнь»: Чрезмерная литературность социалистических декретов новой власти; последние литературные выступления председателя СНК подлежат суду не политическому, а психиатрическому: бред, лишённый смысла; остаются на корабле доктринёры, знающие Россию по женевским собраниям эмигрантов. – День»: Для мёртвой пустоты интеллигенции исторические драгоценности Кремля – ненужный старый хлам; мы собственными руками посягнули на разрушение святынь своего же народного творчества. – Луначарский: Дела в Москве оказались не так плохи; а главное: пролетариат так трогательно выразил своё огорчение; окажутся ли на высоте партийные интеллигенты? не могу не осудить шага правых большевиков, их прямого неподчинения, и остаюсь в рядах рабочего и крестьянского правительства. (Кроме него вернулся в СНК и Теодорович.) – Публичное заявление Зиновьева: берёт назад свой выход из ЦК и призывает других вышедших к тому же: мы остаёмся вместе с партией, мы обязаны подчиняться партийной дисциплине.