Красное колесо. Узел II Октябрь Шестнадцатого

– Спорили мы у Алексей Максимыча: какой ориентации дальше держаться, при развороте событий? Начнётся революция, конечно, с фронта, это ясно. Но от этого фронт сразу ослабится, и Россия проиграет эту чёртову “вторую отечественную”. И это – хорошо. Ленин пишет: для пролетариата выгодно поражение своей страны. Значит, какая-то из группировок империалистов получит временную гегемонию над Россией. Так вот: какая группировка предпочтительней? Алексей Максимыч всегда уверяет, что англо-французы лучше. А я ему: всех наций капиталисты имеют в Питере заводы, хоть и шведы, хоть и финны, и нами правят. Так что имеем случаи сравнить. Англичанин – всегда зловредней и злопамятней. На Невской бумагопрядильне впустят полон двор баб, кто работу ищет, а он выйдет на крыльцо с трубкой в зубах и смотрит – ну нагло, как на скотину. А немцы не такие нахальные. Человечней, что ли, ближе к нашим. Сколько вон мастеров-немцев, с ним и поругаешься, с ним и помиришься потом. А ты как думаешь?

Шляпников так думал, что противно ему это слышать. Что здесь он этого услышать не думал, там наслушался. Но – объяснить, но – отвечать? но спор заводить сейчас?… Нагрузил брюхо, и теперь тяжёлая теплота по всему телу. Разомлел, хорошо бы подлить-посидеть, даже в стуле заснул бы. Но ни засидки, ни залежки не может себе разрешить подпольщик, разве что при крайней опасности. Чаёк допит, время гонит дальше. Волка ноги кормят.

– И потом, – распелся Каюров, – ведь – соседи. Через них – как прыгнешь?

– Знаешь что, Васька? – Манил Шляпников полового рассчитаться. – Ты вот этой глупости нигде не сей больше, даже у Горького. В том и линия наша: чтобы под самой немецкой пастью пройти, а на плечо б они нам не блюнули.

Разговор вместе, а денежки врозь. Денежки рабочие – считанные, каждый за себя.

И ушёл расстроенный.

Однако не забылся: по переулку – в другую сторону, чем пришёл, на Межевую. Кажется, без прицепа.

А там на трамвай вскочил – на ходу. А трамвай – в разгон. Ну уж, точно чист. Сегодня – нельзя ошибаться.

И сообразил билет пересадочный взять: чтоб и по Невскому ни квартала не идти, на Невском становишься заметен, и чтобы – пятак сэкономить.

Если уж питерские кадровые думают так, как Каюров, – как же нам не замараться? А германский генеральный штаб – тот и с первого дня войны понимает, что русские социалисты-интернационалисты ему как бы союзники. Как бы! А вот выкуси!

Да Ленин – уследит, не допустит!

Это Сашенька, молодчина, раскусила, когда им из Берлина в 14-м году, из интернированных, прямо бархатцем выстилая, предлагали в Россию – неизвестно кто, неизвестно почему, неизвестно на какие деньги. И все эти Чхенкели, Нахамкисы, Лурье, Гордоны схватились, её уполномочили, а она – пошла и за всех за них отказалась!! Уж как её грызли!

А потом подъезжал этот Кескула, змей, якобы революционный эстонец. Приехал – из Швейцарии в Скандинавию, и деньги, деньги суёт, – вам же деньги нужны? на издание брошюр? на транспортировку литературы? вообще на партийные цели? – “позялюста, фседа достанем!”. Типографии, оружие? – всё достанем, лишь бы бороться против царизма. От Ленина – лучшие рекомендации, меня знают, знаком… Замялась Коллонтай, а Шляпников – подозрительней, у него глаз – на прорез. Конечно, по рекомендациям поработали с мерзавцем, кое-что и лишнее ему сказал, но потом отряхнулся: бездомный эмигрант с чековой книжкой? И друзья у него в русских банках? – пошёл-ка ты подальше по-хорошему!…

И разъяснил про Кескулу Ленину, написал, чтоб тот не верил. Люди головные, погружённые в газеты-книги, этих происков не замечают. Это под ноги надо смотреть, а то вступишь.

У конца Нижегородской слез и ждал кругового, шестого, с синей-зелёной марками. Стоял в нескольких шагах от городового, но в тесной серой толпишке. Стоял перед самым взгорбком на Литейный мост, на этом узком горле Выборгской стороны, куда столько раз уже подступала рабочая масса – идти в город. И задерживали её все виды полиции.

И – ещё ведь подступит?

Не может не подступить.

Нет, сколько ни мотайся по Стокгольмам, а вот это ощущение – своей питерской мостовой под ногами, своего Литейного моста, обречённого и открыться когда-то нашему шествию -…!

Хоть и городовой рядом.

Треснула Европа багровыми швами границ – и как путаются самые умные люди! Вполне честные немецкие соци удивляются нашим: ведь вы же против царизма! и страшней царизма нет опасности в Европе! – отчего ж вы германской помощи не хотите? Поражение царизма – нужно вам или нет?

А оттого что: не помогайте нам через Вильгельма, вот что! Не помогайте нам шестидюймовыми по нашему брату! Спасибо вам за такую пролетарскую солидарность!

Кажется, ясно? Нет, опять не ясно. И никому не ясно. Вот финские активисты, оружие из Германии. Почему пропустили Шляпникова сюда, не забили там, в полярной темноте? А потому что вроде – союзник. И – согласился Шляпников, не стал им руками показывать: мол, стреляйте меня, не приму вашей помощи.

А и Кескула, между прочим, финским активистам тоже оружие гнал.