А между тем: “действию военной цензуры не подлежат публичные речи, произносимые во исполнение долга службы”. Какие приняты меры к соблюдению указанных…?
Запрос 31 члена – Издано распоряжение Командующего Московским военным округом – об установлении предварительной цензуры “материалов, могущих повредить военным интересам”. Приняты ли меры к отмене незаконного…?
(Нигде в России нет предварительной цензуры, за что же в Москве?)
Съездили пообедать – и вечером стали переизбирать Председателя Думы.
Председатель: По мотивам голосования – Чхеидзе.
Вырвался, нашёл щёлочку! Пять минут, но – за пять минут можно-о…!
Чхеидзе: После акта Третьего июня мы всегда были уверены, что большинство этой Думы будет идти по указке правительства. Барьер, через который народ не может пройти, чтобы продолжать работу 1905 года… Конечно, за последние две Думы стены этого белого зала не слыхали таких речей, и это можно приветствовать. Но, господа, не обольщайтесь, я вас прошу, не думайте, что вы сказали что-нибудь новое. То, что вы говорили, есть повторение из многого того, что говорилось, и речи более внушительные и содержательные раздавались с этой трибуны в Первой и Второй Государственной Думе.
Но, господа, несмотря на все ваши очень горячие речи, я не знаю, долго ли это будет продолжаться?… Я вас, господа, боже избави меня призывать к революции, ничуть не бывало. Но одно скажу, господа: что ни одна революция не губила ни одного народа, ни одного царства!! Она не погубила Англию, которую вы теперь хвалите. Не погубила Францию – припомните Коммуну 1871 года. И мощь Германии начинается именно с 1848 года. Она не губила и Китай.
Так вот я и говорю: та схватка, которая происходит между вами и правительством, меня очень интересует. Долго ли эта схватка будет продолжаться?
Председатель: Член Думы Чхеидзе, ваш срок истёк.
Да к тому ж он исчерпывающе объяснил мотивы голосования. А всё б ещё две-три фразы всунуть!
Чхеидзе: Не далее, как сегодня, коленопреклонённо извинились… с этого места… и вам предложили…
(Рукоплескания слева).
Облегчённый Чхеидзе убежал.
Считают записки, баллотируют шарами – и Родзянко, к своему восторгу, выбран, – но всего лишь половиною Думы.