Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

Как всегда, он шёл на пяток шагов впереди, Долгоруков сзади. По широкой расчищенной дорожке Николай направился в сторону большой аллеи. Он, правда, видел оцепление из солдат – но так понимал, что это новый вид охраны дворца, да верней он не успел в это вникнуть, не об этом были мысли.

И вдруг два солдата перед ним выставили штыки, преграждая путь, и один из них дерзко крикнул:

– Сюда нельзя, господин полковник!

Николай – не понял даже: кому это, какому полковнику? (Он был в полковничьих погонах всегда – но никогда же не слышал такого обращения!) И он продолжал идти, не глядя на развязных солдат.

И тогда к ним подбежали ещё двое или трое.

– Вернитесь, когда вам говорят! – кричали ему.

Или даже:

– Тебе говорят, назад!

Всё это было в полминуты: он увидел несколько простых солдатских лиц, которые всегда так славно замирали на смотрах, – да это же и был 1-й гвардейский стрелковый!

Император не мог сообразить, понять, возразить. Он стоял и в растерянности смотрел на рассерженные, непочтительные солдатские лица. Он просто никогда не видел русских солдат такими!

Тут приспешил офицер – но молоденький, не кадровый, с худою выправкой и без всякого почтения тоже. Не беря под козырёк, он сказал:

– Господин полковник, гулять в парке нельзя, только во дворе.

Император посмотрел на него – на солдат – на раскидистые зовущие ветви парка.

И – понял.

527

Со ржавым повизгиванием покатили пулемёты по перрону станции Царское Село, – перрон был сколот от снега, очищен до асфальта. И штыки семёновцев колыхались за плечами, в пасмурном дне.

Не имел Масловский точных инструкций, не выработал точного плана, а только ясно было одно: сила и натиск! и совершить нечто грандиозное!

Приказал: немедленно занять телеграфную, телефонную. А сам, с Ленартовичем как с адъютантом, ворвался к начальнику станции и ещё с порога объявил:

– Вы арестованы!

И его папаха, ощущаемая всем теменем, даже слишком надвинутая на лоб, велика, и напряжённо-готовный вид Ленартовича не оставляли сомнений.

Начальник станции совсем оторопел:

– Простите – за что же?… Кто же?…

Видя, что тут сопротивления не будет, Масловский милостиво перерешил:

– Арест – негласный. Остаётесь на месте, но вот – прапорщик будет приставлен к вам безотлучно, контролировать ваши действия. Вы обязаны не допустить прохождения через вашу станцию каких-либо военных сил. О всякой опасности немедленно докладывайте мне.

– Но на станции есть военный комендант…

(Ах, не туда попал?…)

– Арестовать и коменданта! На тех же условиях! – ничто уже не могло остановить или удивить Масловского.

Где – начальник гарнизона Царского Села?

Тут недалеко, в ратуше.

На разогнанных крыльях решил: без отряда, оставив их тут, на станции, в пассажирских залах, – вдвоём с Тарасовым-Родионовым да пару солдат – и в ратушу! Не возьмут, не осмелятся! – за его спиной Совет! Кто наседает дерзко – тот и берёт, все растеряны, все неготовы.

Однако, отведя Ленартовича, глядя в решительное его лицо:

– Если я не вернусь через час и не пришлю приказаний, – прапорщик! Идёте со всем отрядом в казармы 2-го стрелкового полка, самого революционного тут, поднимаете стрелков, движетесь во дворец…

И ещё, доверительно, но со всей экспрессией:

– И любой ценой… я повторяю – любой ценой обезопасите революцию от возможности реставрации!

Прапорщик – со вскинутыми глазами, с трепетно-понимающим, мужественным лицом.

– Смотря по обстоятельствам. Или вывезете всю арестованную семью в Петроград, в Петропавловскую крепость. Или… ликвидируете…

– Ликвидировать? – выпрямился ясноокий прапорщик. Голос его чуть продрогнул.

Он почувствовал шевеление в волосах. Только это шевеление, а себя самого – он не чувствовал. И какой же жребий – всё падало на него! Он взял и Мариинскую цитадель – и теперь?… Куда дальше несло его по огненной колее революции?… В охоту за королём? И – куда его? Доставить на гильотину? Саша, пожалуй, и готов, – да, он готов! – но он хотел бы понять роковую инструкцию совершенно точно.

А Масловский – пронзительно-хищным взором прочёл на ясном лице всё, что переживал прапорщик. И – взревновал к нему! – да разве можно такой озаряющий акт кому-нибудь передать? Нет, это он сказал – для своего окаменения в статую. Мгновенно, сейчас, перед прапорщиком. А он пока – ехал в ратушу, уверенный в успехе. И вернётся меньше чем через час.

– Ликвидируйте вопрос – на месте, в Царском. Надёжностью охраны. Контролем Совета.

В приготовленном для них автомобиле поехали с Тарасовым-Родионовым. На подножках, лихо выставив штыки, два революционных семёновца. (Но если в окна не увидят, то всё пропадает, в дверь так не войдёшь.)

Царскосельская ратуша, недавно такая наверно сверкающая, изрядно побезобразела: парадная лестница и паркетный пол двусветного зала загажены окурками и следами грязных сапог. Солдаты, потерявшие воинский вид, сидят в шёлковых креслах с ружьями, с папиросами в зубах, или валко бродят в незатянутых шинелях.

Это – хорошо! Это – дыхание нашей победы и ослабляет их.