Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3

– Так вы, товарищ господин, и сказывали бы с конца, а то куфня приедет.

– Чего тары-бары размолачивать! – резким дерзким голосом закричал сзади Евграфов. – Давайте выборы!

Высокий страшноватый Хомутов высморкал на снег одну ноздрю, другую, обтёр нос рукавом шинели и с пучка хвороста у грозил:

– Немец молчить-молчить, а как бухнет раз-другой, тут нас всех и потрафит.

Улыбка презрения прошла по мясистеньким губам приезжего прапорщика. Он посмотрел на них светлыми глазами:

– Так как же мне, товарищи, с вами говорить? – и на беду опёрся о стол, а тот шатнулся, и секретарь подхватил прапорщика под локоть. И ещё менее уверенно: – Я – не знаю.

– Ну а не знаешь – не берись! – резко опять крикнул Евграфов сзади.

Кто-то застыдился, смягчил:

– Господин прапорщик, да ты нас не слушай. Средь нас такого наскажут – на плечах не унесёшь и на возу не утянешь.

Загудели батарейцы: про что дело идёт? хотим знать. У Зюньзи появилась в руках какая-то бумажка.

Но уже не слушали его, а запросили своего капитана:

– Ваш высбродь!… То ись, господин капитан. Объяснить вы нам по-простому: о чём дело идёт?

Капитана Клементьева любили: имел он сочувствие к батарейцам, и никогда никого попусту не распекал.

Со своей манерой молча похаживать-посматривать, он и сейчас присмотрелся – встал – перешёл к столику ближе, но не касался его, и не искал положения рук, улривычного военного они всегда хорошо висят.

– Да что ж, ребята, – заговорил негромко, но всё было слышно. – Тут дело такое. Старый порядок – кончился. А нам – жить нужно.

И остановился. Да кажется, всё главное и сказал. Поняли.

Гулай подумал: и правда. Какой бы там космический аспект революция ни имела – а нам жить нужно.

– Вот и приходится новый порядок заводить, – так же сдержанно и печально объяснял капитан. – И новый порядок придумал, в помощь командиру и в вашу защиту, – батарейные комитеты. Вот вам и нужно в этот комитет выбрать трёх человек. И всё.

– Так это – ещё новое начальство будет? – закричали, смекнули сразу. – А фейерверкера на что?

Один телефонист громко крикнул за комитет. Ему:

– Заткнись, проволочная катушка!

Переругивались.

Приезжий прапорщик бесполезно стучал карандашиком по столу.

Капитан надумал ещё сказать. Замолчали.

– Батарейный комитет будет заведывать всеми батарейными делами, кроме боевого и строевого. Дел таких немало. Например, кому идти в наряд, на кухню или к лошадям. Кому обмундирование дать, кому не дать, – комитет и решит.

– Ого-о-о! – закричали.

– Не-е-е! Лучше нехай фельдфебель! Он приобычен, рука наторена.

– Не, вашескро… господин капитан! – кричали возмущённо. – Подпусти кого к обмундировке – так на себя напялит и ещё в запас возьмёт.

– А выбирайте таких, что не возьмут, – пожал плечами Клементьев и ушёл на свою табуретку.

Дело перешло опять к Зюньзе. А бумажка в его руках оказалась списком кандидатов – кто, когда, где успел её написать и ему подсунуть?

Прочёл старшего орудийного фейерверкера.

– Ничаво, – отозвался смиряющий голос. – Повертит тебя строго, но что требуется – отпустит.

– Да погрозится, что морду набьёт, коли чистым ходить не будешь.

Уж этот – раздавал, ничего.

– Старший фейерверкер Теличенко.

– Энтот себе лучшенькое отложит!

– Возле воды ходить, да не замочиться?

– Пущай, ничего, подходящий.

Так так и выходил фейерверкский комитет, удивился Гулай. Не мытьём так катаньем.

Нет, третьим Зюньзя прочёл, не ведая, что это его обидчик:

– Бомбардир Прищенко.

Тот и сам не ожидал – вздрогнул.

Сразу несколько недовольных голосов:

– Ишь, гад, куда нацелил!

– У его штаны аль подштанники запроси, так он с тебя до пуза всё сымет, на солнце посветит, и ещё ругнёт – поноси.

– Так значит, не подходит? – спросил Зюньзя.

Но и спорить оказались ленивы – кого ещё искать? Да и досуга нет.

– Почему не подходит? Пущай и ён будет, как прыщ на ж…

Других мнений не было.

Прищенко сидел красный от волнения.

Чёрный длинный Хомутов вскочил, прислушался:

– А никак, ребята, кухня ходу даёт? Как раз своечасно!

– Так позвольте, товарищи, – уже неуверенно и брезгливо заявил Зюньзя. – Надо голосовать, сколько за, сколько против, надо в протокол…

– Да пиши, пиши энтих, что выкликнул!

С поворота дороги показалась и сама кухня с завёрнутым дымком.

Побежали за котелками.

627

Ушли в землянки офицеры. Разошлись по делам старшие фейерверкеры. Фельдфебеля и с утра на батарее не было. Ушли ездовые к себе на передки – а у номеров что-то не улягалось: расщекотили их, задели – и теперь не могли они сразу к старому смириться, а разгулялись: чего бы такое поделать?

А погода – тучная, мерклая, «пузырей» немец не подымает.

– Хоть бы пострелять, что ли? – кто-то вздохнул.

– Тю на тебя! – цыкнули, – оглузденел? Нам чичас немца никак затрагивать нельзя. Перекрестись, что он не трогает! Что тебе в боку застряло?