Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого

– Граждане! Министр иностранных дел Милюков – (вперебив бурнейшие аплодисменты, „ура”, „ура!”) – сейчас делает доклад по вопросу чрезвычайной государственной важности!

И слова-то какие! У самого голос дрогнул, и толпа замерла, ожидая.

– Он не может выйти к вам сию минуту, но выйдет, как только окончит свой доклад.

„Ура-а-а-а”, – слишком даже оглушительное. Милюков – становится символом. Но – и Некрасов же не потерялся:

– Граждане! Кучки людей не могут смутить Временное правительство! Эти кучки пытаются представить себя в виде большого организованного движения, выдать себя за голос народа – но так и остаются кучками. Ваше присутствие здесь – доказывает, что они – не имеют почвы! Правительство уверено в поддержке народа и выполнит свой долг!

Что поднялось! Какие возгласы и рукоплескания! Мы так и верили! Мы так и надеялись! Дурной исход минует Россию.

Ну, после Некрасова стало толпе веселее ждать: наши министры там не сдаются и даже берут верх!

А минут через двадцать открылась, теперь видимо отпертая, высокая остеклённая дверь на балкон – и через неё нормально солидно вышел, без шляпы, седеющий, крепкоголовый, в очках, Милюков.

Наконец его увидела вся площадь – и те, кто не видел прежде на подъезде, – и одобрительный рёв не имел границ, перекатывался за Мойку, за „Асторию”, за Исаакия.

С балконной ли прочной высоты или после своего удачного доклада – казался Милюков много спокойней и вольней, чем на ступенях три часа назад. И гораздо плавней, академичней, объяснительней произносил речь, даже и шутя:

– Граждане! Когда я сегодня днём узнал про демонстрации с надписью „долой Милюкова”, – признаться вам, я испугался. Но испугался – не за Милюкова, а за Россию: если таково настроение большинства – то каково же положение в России? Что сказали бы послы наших союзных держав? Они сейчас же послали бы телеграфные извещения своим правительствам, что Россия изменила союзникам, и сама себя вычеркнула из их списка.

Высоко держал голову, с нарастающей твёрдостью:

– Временное правительство не может стать на такую точку зрения. Временное правительство и я как министр иностранных дел всячески будем защищать такое положение, когда никто не сможет упрекнуть Россию в измене. Россия никогда не согласится на сепаратный мир, позорный мир! Как я сейчас говорил в заседании, Временное правительство – это оснащённое судно с развевающимися парусами. Судно это может быть выдвинуто вперёд лишь при наличии ветра, ветра доверия, – и вот я надеюсь, что вы нам этот ветер устроите.

Ликующий, обещающий гул по площади.

– Мы ждём вашего доверия, чтобы с ним ринуться в путь. И с опорой на ваше доверие мы – выведем Россию на путь свободы и благополучия!

Рукоплескания, возгласы:

– Да здравствует… Да здравствует…

И ура-а-а-а-а-а-а-а…

И Милюков с победной важностью удалился.

Там – заседание продолжалось, но уже исход его прояснился.

Двадцатипятитысячная толпа стала уменьшаться. Группы молодёжи перепевали, скандировали:

– Ленина – и компанию – обратно – в Германию!!

И в просторнеющей толпе чаще и громче раздавалось:

– Долой Ленина!

– Арестуйте Ленина!

И кто бы, правда, за это взялся?

65

Заседание устроили в просторном зале в глубине дворца. Вереница членов Исполкома в затрёпанных пиджаках удивлялась, проходя роскошную Ротонду, потом не менее пышный Квадратный зал, тоже с двухъярусными колоннами, и везде нежнейшие ажурные решётки вперекличку с вязью орнаментов, а полы под ногами почти зеркальные, смотри не поскользнись; и наконец в этот третий зал с кариатидами огромного мраморного камина, а по всем стенам вкруговую росписи каких-то античных историй и всё опять перепутано орнаментом. Чистота и стройность этих залов, залитых электричеством, была, однако, странный мирок, вырванный из огрязнённого суматошного революционного города, и повисала над ним как нереальность: да, сидя тут, правительство может и совсем забыться. Ведь именно в этом дворце столетие медленно вращались жернова русской государственной мысли – и не успели за жизнью, заело их.

Всего набралось заседающих человек восемьдесят, и не всем было место за большим столом, в вальяжных креслах Государственного Совета, остальные садились на удобных диванах вкруг стен.

Все, кого возвысила или не слишком снизила революция, вся новая верхушка России, – все были здесь. Министры сидели за одной частью стола, лишь Керенского не было. Чхеидзе, Церетели, Скобелев, головка Исполкома – за другой частью. На одной долгой стороне стола – Родзянко, едва ль не на два места, и думский Комитет. Худенькому Гиммеру досталось сидеть на дальнем диване и рядом со скучным малоподвижным Сталиным.