Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого

А по всей России, местным советам и гарнизонам – тоже ведь надо? Воздержаться от самостоятельных выступлений, спокойно ждать указаний от Петроградского Совета.

Но в девяносто голов не составишь, надо и для этого назначить комиссию. Назначили: Стеклова, Эрлиха и Сталина. (Тихий, прибитый – и до чего ж комично прилеплена к нему кличка, лягушка дуется до вола.)

Ещё надо и Линде призвать, отчитать за вчерашний авантюризм.

„Разъяснения” от правительства всё не слали. А тут – зазвонили телефоны. Телефоны – со всех заводских окраин, а сообщение одно: рабочие того, другого, третьего, четвёртого завода бросают работу по распоряжению ИК! – и идут манифестировать в центр!!

– Какое такое распоряжение ИК? – кричит в трубку Скобелев. – Мы такого не давали! Сейчас произведём расследование!

Но – поздно расследовать! Со всех соседних телефонов то же самое: рабочий Питер подымается!

Здорово неуютно стало тут…

Однако за Невской и за Нарвской заставами ещё сохраняется спокойно.

А вот с Выборгской, с Васильевского повалили – да с оружием!

С ору-жием?! Да это ж провокация! Кто распоряжается? Товарищи, из членов ИК ведь никто…?

Где же наша власть??

Опять звонят: с Выборгской стороны и из Новой Деревни – к центру идут большие манифестации с оружием! и требованием отставки правительства!!

А на Невском – демонстрации в пользу правительства.

Что делать? надо не дать им столкнуться! Надо остановить выборгских рабочих.

Поедет – сам Чхеидзе и Скобелев, их не посмеют не послушать!

Но выскакивает Гиммер на средину комнаты:

– Товарищи! Но право манифестаций есть одно из ныне завоёванных, общегражданских субъективно-публичных прав! Его нельзя ни отменять, ни ограничивать. Вы не имеете права лишать массы возможности подать голос! Пусть сперва правительство запретит манифестации буржуазии и невской публики, враждебные демократии!…

Задержал. Дискуссия.

Два раза позвали к телефону и Чернова – с тех заводов, где образовались эсеровские комитеты: как вести себя?

– Пробовать остановить.

– Тогда потеряем авторитет. Они уже подняты и всё равно идут…

Верно. Если сейчас не согласиться с начавшимся движением – можно оторваться от масс.

Миг исторического решения вождя!

– Тогда присоединяйтесь и возглавьте, с циммервальдскими лозунгами.

В конце концов, рабочие выступления говорят о силе и зрелости народного движения. Значит, как же силён в массах дух интернационализма?

А с Московской заставы сообщают…

Жуть.

Чхеидзе, Скобелев и Войтинский в открытом автомобиле встретили голову многотысячной выборгской колонны – на Марсовом поле. Впереди каждого завода – вооружённая рабочая милиция, это кто-то же здорово успел организовать, и плакаты уже готовы – „Долой войну!” – „Долой Временное правительство!” – „Вся власть Советам!” – „Война войне!”

А в задних рядах – работницы, некоторые – и с чайниками в руках, как берут их на работу, и теперь с собой.

Все трое исполкомовцев поднялись в машине.

Колонна попризадержалась.

Чхеидзе приветствовал их от Исполнительного Комитета. Но: не нужно сейчас неорганизованных выступлений. Им сейчас лучше всего – вернуться на заводы и стать на работу. Правительство уже согласилось разъяснить ноту в желательном смысле, и потому дальнейшие демонстрации бесцельны.

И Войтинский, горячо, легко:

– Товарищи! Мы знаем, что вы готовы в любую минуту поддержать нас в борьбе. Без всяких манифестаций мы знаем, что вы – с нами. Из десятков казарм к нам тоже поступили желания демонстрировать. У нас – миллионы штыков! Но пока – это не требуется…

Из вожаков толпы крикнули: рабочие сами знают, что им нужно делать!

И толпа – повалила дальше, к Садовой.

И потерянной головке исполкомовцев – что ж оставалось?

Приветствовать?…

74

Юрий Владимирович Ломоносов вчера в Петрограде не был, а по телефонам в Царское Село несся ворох непроверенных новостей. Сегодня так и думал, что лекции его не состоятся, но всё равно поехал бы в город, даже из одного любопытства.

Сперва в институт (с утра извозчики свободно ездили). К лекциям собралась кучка только уже вовсе смирных, – даже и путейцев, этих самых нереволюционных студентов, утащило вихрем! Отменил лекции, поговорил с возбуждёнными профессорами – и пешком на Невский, посмотреть. Сегодня был он не в генеральской путейской форме, а в штатском пальто, фетровой шляпе.

Почитал расклеенные кадетские воззвания. И осмелела интеллигенция, ждать было нельзя, но и трусит. Не прямо своя грудь выставлена, а – „против реакции, притаившейся чёрной сотни”, на всякий случай загородиться, обычный приём.

В банк нужно было – не добраться, да наверно закрыт. От жены было магазинное поручение – ну, куда тут.

По всему Невскому – словесный потоп! Все сословия, униформы и возрасты – в едином перемешении и в сотнях малых митингов. Ещё недавно трудно было представить в русском народе способность к дискуссиям. Разговорились. Откуда это?