Красное на красном

На защиту Его Высокопреосвященства рассчитывать не приходилось — если к Арамоне будут предъявлены серьезные претензии, кардинал его вышвырнет и не чихнет. Найти замену — раз плюнуть. Мало ли в армии офицеров, мечтающих о хорошей кормушке, а вот ему, Арнольду Арамоне, придется ползать на брюхе перед Луизой и тестем, выклянчивая каждый медяк. Нет, расставаться с Лаик капитану не хотелось, оставалось найти виновного, причем такого, за которого никто не вступится, и с позором отправить домой. Арнольд как раз прикидывал, кого избрать козлом отпущения, когда Джок, а может, Джет, Чужой их разберет, сообщил о находке. Ричард Окделл! Лучше не придумаешь!

Доказать Ричард ничего не сможет, улики — вот они. То, что со стороны Колиньяров или Манриков сошло бы за шалость, в случае с Окделлом вырастет в крамолу. Его Высокопреосвященство еще осенью дал понять, что желал бы избежать представления сына Эгмонта ко двору, а если не получится, увидеть его среди последних в списке. Кардинал будет доволен, и о промахах Арамоны никто не вспомнит.

Капитан почти радовался случившемуся, но тут влезли эти горные медведи, а потом и другие! Самым мерзким было то, что и Катершванцы, и Альберто с Паоло были из «нужных» семей, за ссору с которыми Арнольда по головке не погладят. Что делать, было непонятно. То ли отпустить всех и сделать вид, что ничего не случилось, то ли стоять на своем, утверждая, что Суза-Муза — это Ричард Окделл. Осторожность склоняла к первому, гордость — ко второму. С горя Арамона запил.

Капитан сидел в своих покоях, жевал истекающие жиром жареные колбаски и запивал крепленым вином. Он еще соображал, на каком свете находится, и даже (при большом желании) мог подняться, но тинта[75] свое дело сделала — к полуночи море Арнольду было если не по колено, то по пояс. Поэтому, когда в дверь постучали, господин капитан стукнул кружкой по столу и посоветовал незваному гостю убираться к свиньям собачьим. Незваный гость расценил совет по-своему, дверь распахнулась, и на пороге возник отец Герман в заляпанных грязью сапогах и мокром плаще.

Бросив перчатки и хлыст на стол, олларианец скрестил руки на груди и пристально посмотрел на Арамону. Будь капитан в порядке, он бы под взглядом священника съежился и принялся бормотать какую-нибудь чепуху, но Арнольд был пьян, и поэтому гавкнул:

— Чего нужно?

— Вы пьяны, капитан, — жестко сказал клирик, — и пьяны безобразно. Сейчас вы ничего не соображаете, поговорим завтра. — Олларианец подхватил перчатки и собрался было выйти, но Арамона, которому вдруг понадобился собеседник, счел уместным поддержать беседу.

— Да, — изрек он, — я, ик, пьян… Но у меня, ик, есть причины. — Капитан еще раз грохнул кружкой об стол. — Эта сволочь… Суза-Муза… покусилась, ик, на мою честь!

— На вашу честь? — тонко улыбнулся клирик. — Вы отнюдь не похожи на даму, тем более способную вызвать желание у графа.

— Разрубленный Змей, — проревел Арамона, — вы что, с крыши грохнулись? Этот гад украл мой, ик, орден и мои, ик, штаны. И повесил, ик. В трапезной!

— Значит, вертелом дело не кончилось? — кивнул священник. — Я так и думал… Итак, вы празднуете воссоединение с вашими многоуважаемыми панталонами? Не смею вам мешать.

— Змеюка, — укоризненно пробормотал Арамона, у которого ярость сменилась жалостью к своей персоне, — как есть, аспид. Никто меня не понимает… Только б в душу плюнуть… А эти шестеро, чтоб им… Так хорошо, ик, все было. Поймал я этого, ик, сыночка… И Его Прио… приовсященство хотел… А тут эти… шестеро! Врут ведь… Все мне врут… А Суза-Муза… И маршал, ик, еще… При всех… Никто меня…

— Прекратите ныть и отправляйтесь спать.

— Нельзя, — неожиданно твердо произнес капитан и хитро посмотрел на Германа: — Я, ик, на службе. У меня шесть арестованных крамольников. Надо устроить, ик, допрос. — Капитан попробовал встать, но зад не желал отрываться от кресла. — Тогда пусть, ик, приведут их сюда. Они, ик, в Старой галерее.

— В Старой галерее?! — Ирония и равнодушие с лица священника исчезли в мгновение ока. — С ума сошли?! Осел! Кого вы там заперли?!

— Я вам не осел, — поднял толстый палец Арамона. — Я, ик, капитан королевской гвардии! А запер я преступников! Этого, сына Эгмонта, запер и этих, как их…

Но отец Герман уже не слушал. Священник, как ошпаренный, выскочил из Арамонова кабинета, только дверь хлопнула. Арнольд некоторое время смотрел вслед исчезнувшему гостю, потом помянул Чужого с его тварями и потянулся было за кружкой, но передумал, осоловело захлопал глазами и повалился головой на стол, счастливо миновав сковородку с уцелевшей одинокой колбаской. Раздался оглушительный храп.

4

Таким отца Германа унары еще не видели. Мало того, что священник был хоть и в черном, но вполне светском платье, он был бледен, как полотно.

— Что здесь было?! — Глаза олларианца остановились на Паоло. — Что вы видели?

— Ничего, — отважно соврал кэналлиец, старательно заслоняя остатки пиршества и слегка захмелевшего Дика. — Совсем ничего.

— Ничего? — На лице клирика недоверие боролось с облегчением.