Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем

Александр Прокофьев-Северский, ас Первой мировой, – это Сашка Прокофьев из рассказа Куприна «Сашка и Яшка». В его судьбе можно найти пересечения и с Игорем Сикорским, и с Алексеем Маресьевым. Потомственный дворянин, сын артиста, выпускник Морского кадетского корпуса, летать он умел с юности – отец был одним из первых в России самолётовладельцев. В 1915 году воевал на Балтике, при возвращении из боевого вылета подорвался на собственной бомбе (по другим данным, его летающую лодку поразил вражеский снаряд). Потерял ногу, сумел вернуться в строй, был ранен, повышен в чине, награждён. В 1917 году совершил вынужденную посадку в немецком тылу, сжёг самолёт и – на протезе – прошёл 30 вёрст, выйдя к своим. В небе одержал, по разным данным, от трёх до тринадцати побед. В 1918 году через Владивосток выехал на лечение в США и не вернулся. Генерал Билли Митчелл, «крёстный отец» американских ВВС, предложил ему место инженера-консультанта при Военном министерстве. В 1927 году Прокофьев получил американское гражданство. Основал фирму Seversky Aero Corp, разорившуюся во время Великой депрессии, позже – Seversky Aircraft Corp, в которой был одновременно президентом, конструктором и лётчиком-испытателем, а главным инженером у него работал Александр Картвели (Картвелов), как и Прокофьев, уроженец Тифлиса. Получил патенты на автоматический бомбовый прицел, устройство для дозаправки в воздухе, свободнонесущее крыло с работающей обшивкой. В 1935 году цельнометаллический моноплан Северского стал в США базовым учебным самолётом. Его истребители Р-35 и Р-43 стояли на вооружении армии США. В 1939 году фирму оставил, его дело продолжил Картвели. Под руководством последнего на базе прокофьевского Р-43 был создан один из лучших истребителей Второй мировой – Р-47 «тандерболт», поставлявшийся по ленд-лизу и в СССР. Президент Рузвельт вручил Прокофьеву «трофей Хармона» – высшую авианаграду. Северский стал настоящей звездой, о нём часто писала пресса. Ездил по стране, читал лекции. Женился на американке Эвелин Олифант, которая тоже научилась летать, завёл собаку по кличке Водка – в память о России и своей молодости. Водку Прокофьевы не раз брали в полёты. Став одним из ведущих авиационных экспертов США, Прокофьев выступал за выделение авиации в отдельный вид вооружённых сил, разработал теорию стратегических бомбардировок. В 1945 году участвовал в допросе Геринга. С 1960-х занимался защитой окружающей среды, пытался разработать «ионокрафт» – экологически чистый летательный аппарат.

Фирма Сикорского дала Америке пассажирские машины и вертолёты, фирма Северского – истребители, фирма выпускника Киевского университета, капитана царской армии Михаила Струкова – тяжёлые десантные планёры и транспортные самолёты. Этот список можно продолжить: Грегор (Григорашвили), Никольский, Александров, Калиш, Сатик, Гарцев, Ботезат, Захарченко и другие.

Вспомним здесь же лётчиков, которым приходилось испытывать не только самолёты, но и самих себя – на предельных, а нередко запредельных, аварийных режимах. Это люди какой-то непостижимой, нечеловеческой смелости и стойкости – шедшие на риск не в состоянии горячки боя, когда сознание работает иначе и не жалко уже никого, даже себя, а во вроде бы нормальной обстановке. Риск был для них ежедневной рутиной, рабочими буднями. Для испытателя любая нештатная ситуация – штатная. Порой он создаёт их намеренно, чтобы получить в итоге «доведённый» – послушный и безопасный самолёт. Испытатель – его сотворец.

Высококлассный испытатель Галлай писал: «Не следует думать, что лётчик-испытатель ежедневно, скажем, до обеда катапультируется из горящего самолёта, а после обеда – приземляется с отказавшим управлением. Нет, делать такие вещи ежедневно не приходится. Но приходится другое: ежедневно, ежечасно быть готовым к ним!» Пусть расхожее представление об испытательской работе и действительность соотносятся примерно так же, как порнофильмы с реальным сексом, а киношные драки – с настоящими, но от этого работа испытателя не становится менее опасной и менее творческой. У него, как у горинского Мюнхгаузена, время с восьми до десяти утра отведено на подвиг.

Знаем ли мы фамилии тех, кто сегодня занимается этой работой? Видим ли их по телевизору? Даже из испытателей советской поры обычный человек вспомнит разве что Чкалова с Громовым – и то в основном благодаря их трансполярным перелётам, а в случае с Чкаловым – ещё и из-за воздушного лихачества вроде пролёта под мостом, харизмы, сопряжённой с эксцентричным и, прямо говоря, хулиганским поведением, и ранней гибели. Тот же Степанчонок, по ряду свидетельств, был классом выше Чкалова – храброго, но недисциплинированного, часто безрассудного.

Путь в герои и легенды открыт не всем – количество вакансий ограничено. Как будто в общественной памяти для каждого вида человеческих занятий есть особая ниша, куда помещаются лишь одно-два имени, а всех других помнят только узкие специалисты-историки.