Красное Село. Страницы истории

Солдаты Эккингера смогли выбить из поселка Дудергоф его защитников, которые спаслись бегством при приближении 36-й МПД. После этого Эккингер повернул свой батальон на юг, а затем, развернув его фронтом к востоку, отдал приказ о штурме Лысой горы. Редкий лесок, покрывавший холм, являлся крепостью, которая плевалась огнем во все стороны. Однако русские, застигнутые врасплох, нервничали, и неожиданная атака Эккингера вселила в них неуверенность. Целая рота танков и передовая рота машин сопровождения смогли прорваться в мертвую зону морских батарей, не получив ни одного попадания. Что же касается орудий, расположенных слева и справа от дороги, то их вывел из строя несколькими снарядами полувзвод лейтенанта Коха из состава 8-й роты 1-го танкового полка. Прикрытые огнем танков Pz IV, саперы проложили себе путь к позициям морских пушек и заставили эти пушки замолчать, бросая в них ручные гранаты, пуская в них струи пламени из огнеметов и перебив их прислугу в рукопашной. В 11.30 оперативная группа управления 1-й танковой дивизии случайно приняла донесение, посланное командиром 6-й танковой роты обер-лейтенантом Дариусом своему батальонному командиру. <…> Дариус передал по рации следующую фразу: „Я вижу Санкт-Петербург и море!“. В 11 часов 30 минут высота 167 пала, и во второй половине дня немцы прочно закрепились на захваченной ими позиции. <…>

Пока шли эти бои, в секторе XXXVIII АК 291-я и 1-я ПД успешно прорвали советскую оборону у Ропши. В течение всего лишь одного дня 11 сентября 505-й пехотный полк из состава 291-й ПД смог уничтожить 155 блокгаузов. После этого дивизия была повернута на север в направлении Петергофа, чтобы прикрыть левый фланг армейского корпуса. Со своей стороны, 58-я ПД сумела прорвать укрепленную линию в районе Красного Села, а 1-я ПД вышла прямо к тренировочным полигонам Красной Армии, расположенным в предместьях города»[141].

В мемуарах В. В. Бычевского, начальника инженерного управления Ленинградского фронта, также упоминаются события под Дудергофом:

«Перед рассветом [10 сентября] я вернулся в Смольный и встретился с секретарем горкома партии Кузнецовым. Он сообщил, что в районе деревни Скворицы у одного убитого немецкого офицера в кармане кителя обнаружен подробный план Ленинграда с пояснительной запиской о расположении почти всех партийных и советских учреждений и важнейших предприятий. Алексей Александрович сердито заметил, что все эти сведения почерпнуты из справочника Ленсовета.

На следующий день противник захватил Воронью Гору в районе Дудергофа.

– Там же батарея морских стотридцаток! – удивился генерал Свиридов [начальник артиллерии Ленинградского фронта], когда заместитель начальника штаба пригласил нас к себе и сообщил эту неприятность.

– Нет теперь там никакой батареи, – нервно ответил Городецкий. – Моряки-артиллеристы оказались без прикрытия. Отбивались, сколько могли, и, кажется, все погибли.

С потерей Вороньей горы – огромной высоты, господствовавшей над всей местностью, – возникла непосредственная угроза и Красному Селу, и Пулковским высотам.

Городецкий рассказал, что 500-й стрелковый резервный полк не успел занять оборону на Вороньей горе и под ударами авиации в беспорядке отходит к Пулковским высотам. Шоссе от Дудергофа на Красногвардейск перехвачено танками противника»[142].

Сравнение документов позволяет сразу развеять несколько мифов и понять, что главной причиной взятия батарей было отсутствие пехотного прикрытия. Именно ненаполненность второго эшелона укреплений Красногвардейского УР пехотой стала причиной быстрого прорыва. Сказывалась нехватка резервов и плохая координация действий. Сразу выясняется и сюжет с гибелью красноармейцев, привязанных к орудию и сожженных. Видимо, основаниями для этого стало применение немцами огнеметов. Также есть указание об отсутствии потерь среди немецких таковых частей. Здесь стоит сделать общее по всем советским документам начала Великой Отечественной войны замечание. Очень часто в них указывается исключительно большое число подбитых вражеских танков, уничтоженных солдат противника. Вероятно, существовала распространенная практика преувеличения потерь сил и потерь противника, что в целом нормально для любой войны и любой из воюющих сторон. Немецкие документы также могли «грешить» подобными оценками, однако, что касается своих потерь – они, несомненно, более объективно отражают ситуацию, что позволяет оценить события более точно. Впрочем, отметим, что «подбитый советскими войсками танк», сведения о котором приходили к командованию, мог быть действительно поврежден, но отремонтирован на месте или отбуксирован в тыл и опять же восстановлен и введен в бой.