Красное Солнышко

Однако дружина собралась быстро. В огромном своем большинстве княжеские дружинники были варяги, люди одинокие, бессемейные, и возиться со сборами им было нечего.

Они даже довольны были, что приходится отправляться в путь.

До сих пор Ярополк предпочитал жизнь во дворце всяким походам, а если и собиралась дружина, то лишь для того, чтобы пройтись с ним куда-либо недалеко, на охоту. И теперь дружинники с радостью собирались выступить в путь. Но Варяжко, один из ближайших людей князя, был не на шутку удивлен и опечален внезапностью княжеского отъезда.

– Ой, не к добру князь поспешил, – говорил он Зыбате.

– Вестимо, что не к добру, – ответил тот, – из этого-то спеха ничего не выйдет путного, да и где выйти-то? Ведь идем мы на ратное дело, а разве так-то соберешься?

– И уговорить его нельзя, чтобы оставил свое намерение, – вздохнул Варяжко.

– Что отговаривать, – вздохнул Зыбата, – что кому определено, то и быть должно.

– Ой, близится князя Ярополка судьба! Сам он так к своей погибели и идет.

Варяжко вздохнул.

– Велика ли дружина-то пойдет? – спросил Зыбата.

– Ой, не велика! – утешил Зыбата.

– Отборная она, за князя все постоять сумеют.

– Постоять-то постоят, да мало нас.

– А у Владимира, – перебил его собеседник, – рати отборные; с ним не одна только его дружина, а и варяги арконские, да из Рогвольдова княжества дружины, да рати новгородские, и много их. На верное князь Владимир идет. Ой, чует мое сердце, быть греху великому, быть пролитой крови братской.

Зыбата даже не стал успокаивать друга, да и что он мог ему сказать: ведь и сам чувствовал то же самое, что высказывал Варяжко.

Настроение вождей вскоре передалось и дружинникам.

Они хотя и собирались безропотно, но не было заметно ни обычного воодушевления, ни бодрости; шли неохотно.

– Как тати в нощи, уходим, – слышалось в рядах дружинников, – так проку не будет.

Зыбата пробовал убеждать воинов и тоскливо поглядывал на хмурые, угрюмые их лица.

«Ой, – думал он, – ненадежные они, как бы не выдали они князя, когда подойдет беда».

Ярополк навел на дружинников еще более уныния.

Он, считавшийся вождем, главой всей вооруженной киевской силы, на этот раз не пожелал предводительствовать в походе, а предпочел совершить путь более спокойно – в колымаге.

Когда княжеский поезд выбрался из Киева и отошел на порядочное расстояние, им путь преградил густой лес, памятный Зыбате по приключениям его молодости.

Подвигавшегося в этом лесу старца Андрея, духовного отца Зыбаты, просветившего его истинам Христовой веры, уже давно не было в живых; а на том месте, где жил Андрей, теперь поселился другой пустынник. Зыбата знал и его. Это был суровый старик, чуждавшийся людей. Если же он появлялся среди них, то для того, чтобы обличить в неправедной жизни и возвестить им грозный суд Божий. Его грозных обличений и пророчеств боялись, а потому при его появлении все убегали.

Этот отшельник-нелюдим отвергал все удобства жизни и даже не имел хижины. Летом проводил ночи под открытым небом на голой земле или в жалком шалаше, а зимой – в выкопанной собственными руками глубокой яме, в которой он тут же жег не угасавший никогда костер.

Когда княжеский поезд проходил мимо места обитания этого пустынника, он вдруг появился с двумя головнями в руках, чем страшно напугал лошадей.

– Ой! Кто там? Что там? – раздался вопль из колымаги князя. – Дикий зверь не напал ли? Тогда спасайте, слуги верные, своего князя!

Как раз в это время колымага поравнялась с отшельником. Знал ли тот, что в колымаге находится князь, или по голосу узнал его, но только выпрямившись во весь рост, он начал размахивать неистово головнями, разбрасывавшими вокруг себя бесчисленные искры. Лошади, запряженные в колымагу, перепугались, захрапели и уперлись, отказываясь идти дальше.

– Иди, иди, – каким-то торжественным, пророческим голосом воскликнул пустынник, поднимая молитвенный взор к небу, – иди, ждет тебя могила. Каждый твой шаг близит тебя к ней. Иди же, спеши. Ты думаешь, что бежишь от смерти? Нет, ты спешишь к ней. Каждый человек родится для того, чтобы умереть в назначенный ему правосудным Богом миг, и ты вскоре умрешь, потому что не умеешь жить. Пусть же волки сгрызут твое тело острыми зубами, пусть черви источат твои кости. Иди же и умри! Такова воля Всевышнего, которому я служу!

– Что он говорит? Кто это? – с ужасом вскочил Ярополк.

– Это, княже, один из христиан, – поспешил нагнуться к его уху Нонне, – вот они, те, за кого ты постоянно заступался! Они только и мыслят, что о твоей погибели, им ты ненавистен, они твои враги. Что же ты, князь, медлишь? Приказывай скорей наградить этого негодника, удостой его своей высокой милостью, не медли, княже.

Нонне говорил все это не громко, а чуть слышно на ухо Ярополку. Так он всегда производил наибольшее впечатление на слабого киевского князя.

Под влиянием змеиного шипенья арконского жреца слабовольный Ярополк вдруг запылал весь гневом.

– Убейте, убейте его скорее! – закричал он.

– Княже, – выступил Зыбата, – дозволь мне молвить слово.

– Убей его, убей! – продолжал неистово вопить тот.

– Княже, да выслушай же.