Красное восстание

— Завтра вечером, — сказал Харрис теплым и приветливым голосом. — У нас собрание у меня дома. Будет честью видеть вас там. Тогда вам станет ясна вся картина. Я слышал, ты дрался вместе с Че Геварой».

— Но очень кратко, — сказал я. «Я должен уйти».

— Это мой адрес, — сказал Харрис. «Около девяти часов завтра вечером. Где вы живете?'

Я внутренне улыбнулся. Этот вопрос был достаточно невинным. Со временем мы узнаем, насколько это было невинно. Я дал ему свой адрес и сказал, что об этом позаботилась Адель.

"Я должен срочно идти," сказал я. — Я просто хотел поговорить с тобой минутку. Адель хотела, чтобы я навестил девушку, которую она знала.

Глаза Англера были близко посажены в его массивной голове, сияющие и яркие.

— Рад, что ты с нами, — сказал он. — Приходи завтра, чтобы мы могли еще поговорить.

— Понятно, — сказал я. Я повернулся и пошел прочь медленно, не оглядываясь, слегка покачиваясь в походке.

Мысленно я снова увидел Фрэнка Доннелли. Он даже не взглянул на меня, когда я ушел, а мое прошлое все равно было тщательно распределено. Меня считали очень большим мальчиком, и парень даже не поднял глаз, когда я уходил. Была ли это только внутренняя разница во мнениях, которая так расстроила его, или дело было не только в этом? Я бы обращался с ним очень осторожно. Он может стать очень важным для меня.

Я бродил по улицам и университетскому городку. Студенты были такими же, как и все студенты колледжа: молодые и полные энтузиазма, с крепкими молодыми ногами и мягкими, дерзкими грудями, которые дергались в футболках.

Убедившись, что за мной не следят, я нашел деканат и административное здание и проскользнул внутрь. Секретарша пыталась затруднить мне работу студенческими рабочими часами, но я сказал ей, что у меня личное письмо для декана, и, наконец, она позвонила ему. Он впустил меня в свой кабинет и закрыл дверь.

Это был высокий седой мужчина. Его спина была слегка выгнута, и он производил впечатление всего лишь трепета. В газетах говорилось, что он был фантастическим учителем истории, но события показали, что он также был нерешительным администратором, даже не обладая качествами, чтобы стать деканом собачьей конуры.

Как и многие другие, он был заинтересован только в сохранении своего либерального имиджа и был запутан в теориях и абстракциях. Кроме этого он был педагогом, но у него не хватило смелости заняться трудными, грязными проблемами человеческого поведения в худшем его проявлении; проблемы разбуженных протестующих и разгневанных граждан.

— У меня трудные времена, не так ли, мистер Картер? — сказал он голосом столь же слабым, как и его внешний вид. «Людям нужны действия. Они не хотят слушать и не понимают».

— Есть разные виды понимания, — сказал я. «Принятие решений всегда является проблемой лидерства».

Он покачал головой и пробормотал что-то о том, как сильно он надеется, что я пойму его позицию относительно того, что происходит здесь, в университете.

"Я ничего не имею против вашей работы, вы видите," сказал он. «Но я могу ожидать ужасной критики за сотрудничество с ним».

«Думай обо мне как об истребителе крыс», — сказал я. — Может быть, это успокоит твою совесть.

Я не мог сдержать резкий звук в моем голосе. Но Дин Инсмер был наименьшей из моих проблем. Когда он позвал своего помощника Дайан Роуэн, я понял, что теперь мне предстоит тяжелая работа.

Я ожидал чего-то типа тихой учительницы, может быть, скромного, прилежного типа. Вместо этого я увидел сказочную брюнетку с каштановыми волосами и надменным, тонко очерченным лицом с ярко-голубыми глазами. На ней было простое платье, которое туго обтягивало стройные ноги и еще туже облегало приподнятую, беззаботно торчащую грудь.

Но я сразу заметил её враждебность. Это действительно капало с нее, и у нее не было ничего ненадежного. Никто не должен был говорить мне, откуда Дин Инсмер черпал большинство своих взглядов.

Она посмотрела на меня холодно, с фантастическим, уравновешенным холодком. Но я не реагировал и не торопился, рассматривая ее тело, начиная с ее ног, а затем медленно двигаясь вверх, все еще колеблясь, к ее груди.

Я видел, как ее лицо потемнело, и она заговорила первой. Маленькая победа, но все же победа, сказал я себе. Во-первых, я не любил враждебных женщин, а красивые, враждебные женщины были смертным грехом.

— Я объясню свою позицию, — начала она. «Я буду сотрудничать с вами, но только потому, что совет директоров поручил Дину Инсмеру сделать это. Я протестовала письмом, но они предпочли отложить мое письмо».

Она не сказала мне ничего, чего бы я уже не знал, хотя я знал несколько вещей, о которых она не знала, например, тот факт, что AX использовала все средства, необходимые для обеспечения сотрудничества с правлением Басби. Дин Инсмер снова бормотал, воплощение неуверенности, неся на своих плечах вину всего мира.

— Я сказал Дайане, что хотел бы другого пути, — пробормотал он. «Это еще один случай конфликта между двумя силами: академической свободой и миром и порядком. Я хочу, чтобы не было конфликта. Это очень сложный вопрос.

— Может быть, вы все усложняете, — сказал я.