Красногрудая птица снегирь

Я приехал на пролив утром. Сначала вышел с поезда на том берегу, не стал переезжать пролив, решил побыть у обелиска. Ты знаешь какого.

Сейчас там много построено, не просто ориентироваться, но мне кажется, я нашел место, где стоял обелиск. Я уверен, это именно то место. Но обелиска нет. Я обошел весь поселок: надеялся, что обелиск перенесли, сберегли. Нет, не сберегли… А на том месте сейчас кафе, красивое — сплошное стекло. Кафе было уже открыто, играла радиола, но я не стал заходить, я вообще постарался поскорее уехать оттуда, с левого берега… Конечно, они погибли не в бою. Несчастный случай на стройке. Но ведь мост строился для войны, для победы… Кто знает, что случилось с обелиском, чья вина? Столько лет прошло. Знаешь, первое время после войны люди как-то мало думали о памятниках. Возможно, потому что и без памятников все было живо в сердце, и люди не хотели бередить раны… На правом берегу я тоже сошел с поезда у пролива. Но там уж и вовсе ничего не узнать: построены большой рыбоконсервный комбинат и целый городок. Нашу с тобой станцию Правобережную передвинули — она теперь дальше от берега. Собственно, это уже не станция, Всего два пути да платформа для пригородных поездов… Все так изменилось, что начинаешь сомневаться: может быть, и не здесь, а где-то в другом месте было все то, что так дорого нам с тобой… Дальше я пошел пешком. А в городе случилось невероятное. Знаешь, кого я встретил? Митрохина. Нашего начальника политотдела. Помнишь, в медпункте, когда меня тряхануло от взрыва на льдине, когда ты открылась мне, — помнишь, ведь все было при нем. Потом он сказал мне полушутя: «Учти, Пирогов, чего хочет женщина, того хочет бог. — И добавил уже серьезно: — Понимаешь ли ты, какое сердце тебе открылось?!» Сейчас Митрохин вышел в отставку в чине генерал-майора, приехал сюда жить. Он знает насчет обелиска и хлопочет о его восстановлении. Митрохин пишет книгу «Сражение на рельсах» — о подвигах железнодорожников в Великую Отечественную. Сказал: «Вы заметили. Пирогов, когда ожидается ранняя осень, цветы спешат распуститься, ярко прожить свое. Я, конечно, менее всего похож на цветок, но сколько мне ни осталось — лет ли, месяцев ли, дней ли — все мое».

Что он еще говорил?

Голова моя, голова! Ладно, вспомню.

Должен подойти Камышинцев, где-то задержался. Поднимусь без него».

Памятник был скромен: устремленный ввысь трехгранник из светло-серого мрамора. Перед ним в середине положенной на землю мраморной плиты горел огонь Вечной славы. Справа и слева — две гранитные глыбы, на них высечены названия воинских частей, сражавшихся за город. Пирогову подумалось, что среди наименований дивизий, бригад, полков непременно высечены имена тех, кто погиб в аварии на строительстве моста. Он почти видел, как это выглядит, как это может выглядеть.

Было безлюдно и тихо. Пирогов снял форменную свою железнодорожную фуражку, подошел к плите и долго смотрел на пламя. Смотрел в самое кипение его, переменчивое, многоликое, живое, как ничто другое на свете. И оттого, что он долго смотрел только в него, оно сделалось огромным — целый мир беспокойного, трепетного движения.

Он обошел памятник по усыпанной гравием дорожке. Гравий привезли с морского берега, с самого низу, может быть, вон оттуда… Пирогов взял с дорожки камешек. На какую высоту подняли его, этот крохотный, круглый, темно-зеленый кусочек берега! Унести с собой на память? Нет, пусть остается здесь… Пирогов положил камешек на самый край дорожки, поближе к памятнику. «Вроде бы мой. Буду помнить — тут вот лежит мой камешек».

Он посмотрел в сторону пролива, но, как и предполагал прежде, не увидел его. Даже дальние кварталы города и заводы, уходящие к проливу, терялись во мгле. Тогда он посмотрел в сторону моря. Пирогов знал, что это, собственно, не море, а залив и в хорошую погоду противоположный берег тоненько прочерчивается. Сейчас, конечно, он не был виден. Но она есть, та сторона. Он, Пирогов, приехал с той стороны… Ему вспомнились «вертушка», вагон, железная бочка, поставленная на попа, огонь в ней и возле огня — Злата. Полоснуло по сердцу — будто секачом кто-то ударил. Пирогов снова подошел к Вечному огню.

Сегодня съезжаются приглашенные на юбилей города. Завтра начнутся празднества. Но будет ли легче завтра и послезавтра? Стоит ли оставаться?.. Задал себе эти вопросы и забыл о них. Долго смотрел в огонь без мыслей, без воспоминаний.

Кто-то тронул его за руку. Пирогов без охоты обернулся, уверенный, что это Камышинцев. Но это был не Камышинцев. Перед ним стоял Веденеев.

— Удивлены, Олег Афанасьевич? Доброго здоровьечка! — Он протянул с полупоклоном руку. — Я воевал здесь. Вон там, — движением головы он указал на одну из гранитных глыб, — назван мой отдельный артиллерийский полк. Мне говорили, что вы и Алексей Павлович поехали сюда. А я самолетом, полтора часа назад приземлился.

— Да, совпадение…

— Чего не бывает.