Красногубая гостья

В последующие дни я быстро проник во все изгибы мыслей и характера Анны Карловны и убедился, что она была девушка-выродок в некотором отношении. К немцам она не пристала, а от русских отстала. — Так, например: дома отец ее никогда не говорил по-немецки, оттого что Авдотья Федотовна ни слова не понимала на этом языке; по-моему, это весьма деликатно со стороны Карла Карловича, а между тем, я не раз подмечал, что Анна Карловна как будто совестится за отца, оттого, что тот не слишком хорошо управляется с русскими падежами и склонениями. Одна из любимых шуток Карла Карловича состояла в том, что он будто бы отгонял мать от дочери, утверждая, что «Авдотья Федотовна все здоровье в себя забирает». — «Ходите прочь! Авдотья Федот…», — говаривал Карл Карлович, замахиваясь носовым платком. На что старушка непременно отвечала с добродушной улыбкой: «Иду, батюшка, иду!» Мне это было очень по душе: и немецкая фразеология Карла Карловича и добродушный ответ русской старушки; но я замечал, что на Анну Карловну и то и другое производило весьма невыгодное впечатление. Видно было по всему, что с ее стороны не было ни полного доверия, ни откровенности; и что в сущности она была, как говорится: ни рыба, ни мясо, не русская и не немка.

Осмотревшись таким образом малую толику, я, денька три спустя, улучил минуту, когда мы были с Анной Карловной глаз на глаз, да и приступил прямо к делу.

— Вам необходимо медицинское пособие, сказал я… Она было хотела вон из комнаты; — я остановил ее, — выслушайте, пожалуйста!.. пособие не простыми лекарствами, пилюлями, микстурами и прочими гадостями. Для душевных болезней нужны другие элементы.

Анна Карловна вздрогнула.

— Где же видите вы, Иван Петрович, душевную болезнь во мне?

— Ну, по крайней мере нравственное неудовольствие, маразм мысли, хронический застой… я с намерением говорил вычурно и неудобопонятно; все это может повести, довершил я, к неправильному кровообращению и уменьшению деятельности сердца.

Анна Карловна схватила меня за руку и почти вскрикнула.

— Так видно, очень заметно, что у меня количество крови уменьшается?

— Полноте, Анна Карловна, успокойтесь, вы девица умная, просвещенная… кровь не уменьшается, а изменяется. Но на все есть средства, согласитесь только лечиться без сопротивления и капризов….

— Хорошо, сказала она, я на все согласна. Только я прежде вас еще знала, что количество крови у меня уменьшается, прибавила она с каким-то таинственным видом; так и должно было быть, но, пожалуйста, не пугайте матушку!

В тот же день я подвергнул пациентку сильному действию электромагнитного аппарата, и признаюсь, что первоначальный эффект чрезвычайно меня порадовал; потому что на висках и шее жилки обозначились, губы слегка зарумянились, пульс поднялся и кожа несколько оживилась. Но увы! реакция не упрочилась и силы больной стали видимо упадать.

Однако ж, несмотря на крайний упадок сил, ее невозможно было удержать в постели и на ночь она часто меняла комнаты: то спала в гостиной, то в столовой, то в спальне матери. Опыт мой не удался, это было очевидно, но я прибегал к другим средствам и еще не унывал совершенно. Старания мои и неутомимые попечения доставили мне доверие и можно сказать дружеское расположение несчастной девушки; она меня с трудом от себя отпускала, и я нередко сиживал возле нее до поздней ночи и даже большую часть ночи.

Однажды, тому назад не с большим неделя… тут Иван Петрович вдруг поспешно встал и разом зажег 6 или 7 свечей, вдобавок к прежде горевшим двум. «Тьфу ты пропасть! что за темнота», проговорил он не без некоторого смущения.

Прищурившись от внезапного и неожиданного освещения, я не без удивления, обратил испытующий взор на Ивана Петровича.

— Смейтесь, сказал он, заметив направление моих глаз — а мне, право, тогда было не до смеху!

— Да что ж такое, наконец? спросил я с некоторым нетерпением.

— А вот что! что разговор наш с барышнею — дошел до чертей.

Я решительно расхохотался.

— В том-то и дело, что не смешно, ей-ей, не смешно, возразил Иван Петрович, принимая прежнее наполеоновское положение на стуле.

Время подходило к полночи. — Карл Карлович был где-то по службе в отлучке, Авдотья Федотовна пошла отдохнуть в свою комнату, старая няня дремала на диване за ширмами, так что мы были решительно вдвоем, глаз на глаз, что называется, с Анною Карловною, которая, бедняжка, уже не в силах была вставать с постели. — Комната находилась в полумраке, однако ж мраморная, мертво-бледная голова больной резко обозначалась на подушке, отделяясь от темного фона шелковых занавесок. — Я сидел возле постели, лицом к больной, и по временам щупал пульс, слабо перемежающийся и более и более упадающий. — Вдруг Анна Карловна тихо пожала мне руку, как бы желая обратить особенное мое внимание и проговорила слабым, но внятным голосом:

— Иван Петрович, мне совестно перед вами!

Я покачал головой в знак упрека.

— Нет, вы не так понимаете меня! — Мне совестно, что я не предупредила вас, не открыла вам правды; вы не потеряли бы столько дней на напрасное лечение.