Краснокожие

Миллер принял нас радушно, как старых друзей, и предложил нам постель в том случае, если мы желаем у него переночевать. С ночлегом нам каждый раз было, в течение этой нашей скитальческой жизни уличных торговца и музыканта, более хлопот и затруднений, чем в чем-либо другом. Конечно, в лучших, дорогих отелях Нью-Йорка давно уже вышли из употребления кровати двух и даже трехспальные, но в обычных гостиницах и постоялых дворах обычай этот еще упорно держался, и нам не раз давали понять, что люди нашего сословия не только должны довольствоваться одной кроватью на двоих, но ничего не иметь против того, чтобы эта общая наша кровать помещалась в комнате, где таких кроватей стояло несколько. Но есть такие вещи, привитые нам воспитанием и долголетней привычкой, которые положительно стали второй натурой человека; так, между прочим, положительно невозможно заставить себя делиться с кем-нибудь своей постелью или зубной щеткой. Это затруднение, общая комната и общая кровать было еще до некоторой степени устранимо в гостиницах и заезжих домах, где за деньги можно было устроиться по своему желанию. Но у Миллера нам стоило немалого труда добиться, чтобы нам дали каждому отдельную каморку и кровать. Наконец, дело это уладилось таким образом, что я решился отправиться спать на сеновал, куда мне принесли огромный соломенный тюфяк.

Покуда шли у нас эти переговоры о ночлеге, я заметил, что Джошуа Бриггам широко развесил уши и пялил глаза, чтобы не пропустить ни единого слова или жеста из того, что делалось и говорилось. Из всех людей на белом свете американец низшего класса является наиболее недоверчивым и подозрительным человеком. Индеец во время войны, часовой на аванпостах под носом у неприятеля, ревнивый муж или священник, ставший ярым партизаном, не может быть более расположен ко всякого рода догадкам и подозрениям, чем американец этого пошиба. За все время, покуда мы с дядей выговаривали себе каждый по отдельной комнате и по отдельной кровати, его зоркие глаза не покидали нас, и, по-видимому, в уме его рождались одно за другим различные предположения и догадки. Когда, наконец, наше дело было улажено и я вышел на лужайку перед домом, чтобы полюбоваться закатом солнца, ко мне подошел Бриггам.

— А у старика, как видно, немало золотых часов и разных ценных балаболок при себе, что он так не сговорчив насчет кровати, — сказал он. — Торговать вразнос таким товаром дело небезопасное, поди!

— Ja, иное место это быть опасно, но тут такой короши сторона.

— Так почему же этот старик так настаивал получить отдельную комнату для ночлега?

— У нас в немецки сторана сегда каждая шеловек особа кровать.

— А, так вот оно что! Ну, да, что город — то норов, что деревня — то обычай! Везде свои привычки и повадки, а ваша немецкая сторона, как вы ее называете, кажись, завзятая аристократическая страна; пропасть землевладельцев, не так ли, и условия на бесконечно долгие сроки, хм?!

— У нас всяки думайт, что долги сроки быть большой вигод для арендатор, у нас всяки хошет долги срок.

— Вот смешно-то! А мы так думаем как раз наоборот: по-нашему, всякое условие скверная и стеснительная штука, а чем меньше у вас чего-либо дурного, тем лучше, не так ли? Впрочем, в сущности, это должно теперь быть безразлично для нас, так как мы надеемся вскоре провести закон, воспрещающий отдачу земель в аренду на каких бы то ни было условиях.

— Oh, aber… народ будит, я думайт, не согласии! Как будит делайт шеловек, если ему нушен семли, а нанимайт нигде не мошно! Бедни семледельси, бедни фермер!

— Да, но ведь знаете ли, мы хотим этим путем только отнять у теперешних землевладельцев те условия и контракты, на основании которых они теперь держат на аренде свои земли. Ну, а потом, как только мы этого достигнем, закон может вновь изменить все это.

— Ой, ой! Это быть не корошо! Сакон долшна бить спрафедливо и не делайт такой штуки.

— Да вы меня, видно, не совсем понимаете, ведь это только политический прием такой, чтобы соблюсти законность; вот видите ли вы, в сущности, это будет очень справедливо. Теперь возьмем, например, молодой Литтлпедж — настоящий владелец всех этих земель, ведь никогда палец о палец не ударил, чтобы приобрести право на них, вся его заслуга в том, что он сын своего отца; по-моему же, каждый человек обязан сделать что-нибудь, чтобы иметь потом право владеть чем-нибудь, а не быть обязанным всем простой случайности. Это свободная страна, и почему же один человек будет иметь больше права на землю, чем другой?!

— Или ше тошно такше на своя тобаку или своя рубашку или какой другая вешшь?

— Ну, мы не заходим так далеко! Человек, конечно, имеет право на свой пиджак, рубашку и табак, даже, быть может, и на лошадь, и на корову, но не на все видимое пространство земли.

— А на семля сакон не давайт право шеловеку? Так, когда ви станет сам фладелес какой ферма, ви не мошет думайт сакон вам давайт право на семля? О-о…