Краснокожий пророк

Боль не заставила себя ждать, появившись мгновением спустя. Собрав ее и превратив в картинку, Лолла-Воссики проник в разум Элвина, показывая ему комнату сестер глазами маленького, слабого существа. Оно мчалось со всех лап, его мучил голод, страшный голод, оно искало пищу, оно было уверено, что еда где-то рядом — мягкие тела обещали вечное наслаждение, значит, надо карабкаться туда, искать еду там. Но в воздух взметнулись огромные руки, смахивая крошечное создание на пол. А затем мир сотрясли тяжелые шаги какого-то великана, и наползшая тень сменилась агонией смерти.

Это повторялось снова и снова. Терзаемые голодом маленькие существа бежали, спешили, верили, но их предали, послали на верную смерть.

Многие пережили побоище, и выжившие тараканы не оглядываясь бросились улепетывать прочь, уносить лапы. Комната сестер — это обитель смерти, да, и они бежали оттуда. Но уж лучше остаться здесь и принять смерть, нежели вернуться в ту, другую комнату, в комнату, где гнездилась ложь. Все это выражалось не словами, слов в жизни маленьких существ не было, как не было связных образов, которые люди привыкли называть мыслями. Да, смерть — ужасная штука, из комнаты пришлось спасаться бегством, но в другой комнате поселилось нечто более страшное, чем смерть, — там мир сошел с ума, там теперь могло произойти все на свете, там ничему нельзя верить, ибо все стало обманом. Ужаснейшее место. Самое страшное место во всем мире.

Лолла-Воссики закончил видение. Мальчик, прижав к глазам ладони, громко плакал. Лолла-Воссики никогда раньше не видел, чтобы человек так терзался муками раскаяния; видение, которое послал мальчику Лолла-Воссики, подействовало намного сильнее, чем он ожидал. «Я жестокий, злой зверь, — подумал Лолла-Воссики. — Он пожалеет, что я разбудил его». Устрашась собственного могущества, Лолла-Воссики открыл глаз.

Мальчик сразу исчез, и Лолла-Воссики понял, что в глазах мальчика он тоже сейчас исчез. «Что дальше? — подумал он. — Неужели я пришел сюда, чтобы свести этого малыша с ума? Чтобы подарить ему нечто похожее на терзающий меня черный шум?»

Насколько он мог судить по трясущейся кровати, движениям простыней, мальчик все еще плакал. Лолла-Воссики закрыл глаз и снова послал мальчику свет. «Успокойся, не плачь».

Рыдания Элвина постепенно стали затихать. Подняв голову, он взглянул на Лолла-Воссики, который по-прежнему стоял перед ним, сияя ослепительным светом.

Лолла-Воссики не знал, что и сказать. Пока он в нерешительности молчал, заговорил Элвин.

— Извините, я больше никогда не буду, я… — мямлил и лепетал он.

Тогда Лолла-Воссики послал ему еще одну волну света, чтобы прояснить его глаза. Этот свет, достигнув мальчика, превратился в вопрос: «В чем именно ты раскаиваешься?»

Элвин не мог ответить, поскольку сам не знал. Что он такого натворил? Послал на смерть тараканов?

Он взглянул на Сияющего Человека и увидел краснокожего, вставшего на колени перед оленем, призывая того прийти и умереть. И олень, весь дрожа, пришел, его большие глаза отражали страх. Краснокожий выпустил стрелу, и, воткнувшись в бок животного, она затрепетала. Ноги оленя подогнулись. Он упал. Смерть и убийство — всего лишь часть жизнь, поэтому его греха в смерти тараканов не было.

Но, может, причина крылась в силе, которой он обладал? В даре управления вещами, которые он мог сломать в нужном месте или, наоборот, починить без клея и гвоздей, да так, что держаться они будут всю жизнь? Ведь он мог заставить вещи поступать, как хочется ему, становиться такими, какими он их видит. В этом причина?

Снова он поднял глаза на Сияющего Человека, но теперь увидел самого себя, прижавшего руки к камню, и камень таял, как масло, под его ладонями. Камень изначально возник таким, каким пожелал увидеть его Элвин, — отделился от горного склона и скатился вниз, совершенный шар, идеально ровная сфера, которая вдруг принялась расти и расти, пока не приняла вид огромного мира, созданного руками маленького мальчика. На нем появились деревья, пробилась трава, по нему, внутри него, над ним побежали, запрыгали, залетали, заплавали, заползали всевозможные животные. То был каменный шарик, сотворенный Элвином. И эта сила, правильно использованная, не ужасала, а приводила в восхищенный трепет.

«Но если убийство и мой дар тут ни при чем, что же я сделал не так?»

На этот раз Сияющий Человек ничего ему не показал. На этот раз Элвин не увидел вспышки света и видение ему не явилось. На этот раз он должен был дать ответ сам. Он тяготился собственной глупостью, тяготился тем, что никак не может понять, как вдруг ответ пришел.

Его вина заключалась в том, что он сделал это ради собственного удовольствия. Тараканы подумали, что он заботится о них, а на самом деле он преследовал собственные цели, ничего больше. Он навредил тараканам, своим сестрам — все пострадали по его вине, а почему? Потому что Элвин Миллер-младший разозлился и захотел поквитаться…

Из переливающегося глаза Сияющего Человека вырвался огонь и ударил Элвина в самое сердце.