Краснокожий пророк

— Конечно, боюсь, — ответил Мера. — Я был бы дураком, если б не боялся, тем более что твои парни уже считают меня трусом.

— Я пройду гатлоп перед тобой, — сказал Такумсе. — И прикажу им бить меня с такой же силой, с которой будут бить тебя.

— Они не послушаются, — возразил Мера.

— Послушаются, если я попрошу, — решительно сказал Такумсе. Он, должно быть, заметил написанное на лице Меры неверие, поэтому добавил: — А если не послушаются, я пройду гатлоп еще раз.

— А если меня убьют, ты тоже умрешь?

Такумсе внимательно осмотрел Меру с головы до ног. Мера знал, что его тело было стройным и сильным, привыкшим рубить лес и дрова, таскать ведра с водой, перекидывать солому и ворочать мешки с зерном в мельнице. Но он не был закаленным. Как он ни прикрывался одеялом, его кожа местами обгорела, пока он ходил голышом под палящими лучами солнца. Он был сильным, но мягким — вот к какому выводу пришел Такумсе, изучив тело Меры.

— Удар, который убьет тебя, — сказал Такумсе, — оставит на мне небольшой синяк.

— Значит, ты признаешь, что испытание нечестно?

— Честь — это когда двое мужчин претерпевают одинаковую боль. Мужество — это когда двое мужчин претерпевают одну и ту же боль. Ты не ищешь честности, ты жаждешь легкости. Ты боишься. Ты трус. Я знал, что ты не согласишься.

— Я согласен, — заявил Мера.

— А ты! — выкрикнул Такумсе, тыча пальцем в Элвина. — Ты ничего не будешь трогать, ничего не будешь исцелять и не будешь смягчать боль!

Эл не сказал ни слова, лишь молча посмотрел в глаза Такумсе. Мера узнал этот взгляд. Элвин обычно так смотрел, когда собирался поступить по-своему.

— Эл, — окликнул Мера, — пообещай мне не вмешиваться.

Эл поджал губы и ничего не ответил.

— Пообещай мне не вмешиваться, Элвин-младший, иначе я не пойду домой.

Элвин пообещал. Такумсе кивнул и двинулся прочь, говоря что-то на шони краснокожим. Мера почувствовал, как внутри проснулся жгучий страх.

— Почему ты боишься, бледнолицый? — спросил его Пророк.

— Потому что я не дурак, — объяснил Мера. — Только дурак не боится гатлопа.

Пророк рассмеялся и ушел.

Элвин снова сел на песок и принялся что-то чертить или рисовать пальцем.

— Не злись на меня, Элвин, ладно? Вообще-то, это не ты на меня должен злиться, а я — на тебя. Ты этим краснокожим ничем не обязан, зато многим обязан маме и папе. Я не могу тебя заставить, но, знаешь, мне стыдно, что ты стоишь на их стороне, а не на стороне своих родных и близких.

Эл поднял голову, и в уголках его глаз блеснули слезы.

— А может, я стою именно на стороне своих родных, ты об этом подумал?

— Честно говоря, ты весьма забавно заботишься о нас. Папа и мама давным-давно сходят с ума от беспокойства.

— А ты больше ни о ком не можешь думать, кроме как о своей семье? Ты подумал, что Пророк, может быть, намеревается спасти жизни тысяч краснокожих и бледнолицых?

— Вот здесь наши взгляды расходятся, — опустил голову Мера. — Я считаю, что ничего важнее семьи не существует.

Элвин все еще водил пальцем по песку, когда Мера повернулся и зашагал прочь. Мере даже не пришло в голову посмотреть, что Элвин там писал. Он видел, но не смотрел, не читал. Но теперь надпись сама всплыла у него в голове. «Беги немедленно», — писал Эл. Он обращался к нему? Почему он не сказал этого вслух? Чушь какая-то. Наверное, послание предназначалось не ему. Кроме того, Мера и не собирался бежать, иначе Такумсе и остальные краснокожие лишь уверятся в том, что он трус. А даже если он и попробует сбежать? В здешних лесах краснокожие поймают его через считанные минуты, и ему все равно придется пройти через гатлоп, только будет еще хуже.

Воины выстроились на песке в две шеренги. Они держали в руках толстые ветви, срезанные с деревьев. Мера видел, как какой-то старик снял с шеи Такумсе бусы, затем принял у него набедренную повязку. Такумсе повернулся к Мере и широко улыбнулся:

— Когда на бледнолицем нет одежды, он гол. Краснокожий, стоящий на собственной земле, никогда не останется голым. Ветер — моя одежда, огонь солнца, пыль земли, влага дождя. Вот что я ношу на своем теле. Я — голос и лик земли!

— Заканчивай побыстрее, — буркнул Мера.

— Один мой знакомый сказал бы, что в душе такого человека, как ты, нет места поэзии, — ответил Такумсе.

— А я знаю множество людей, которые сказали бы, что такой человек, как ты, вообще души не имеет.

Такумсе смерил его яростным взглядом, пролаял несколько кратких приказов своим людям и шагнул между шеренгами.

Он шел медленно, его подбородок был гордо, самоуверенно задран. Первый краснокожий ударил его по бедрам тонким концом ветви. Такумсе вырвал у него из рук ветвь, перевернул ее и заставил ударить еще раз. На этот раз удар пришелся в грудь, выбив весь воздух из легких Такумсе. Мера услышал, как краснокожий тихонько зарычал.