Читаем Красношейка полностью

Красношейка

И Вебер кинул Харри черную кобуру, которую тот еле успел поймать. Харри открыл кобуру и достал револьвер. Он был смазан, начищенная сталь тускло блестела. Разумеется. Это же личное оружие Вебера.

— Спасибо за помощь, Вебер, — сказал Харри.

— А, забудь!

— Попробую. Удачного тебе… дня.

Вебер шмыгнул носом. Когда он, громко топая, ушел из квартиры, Харри снова погрузился в чтение.

Эпизод 104
Осло, 27 августа 1945 года

Предательство, предательство, это все предательство! Я был не в силах пошевелиться. Я сидел в заднем ряду, и моей девушке было меня не видно, когда ее ввели в зал. Она села на скамью подсудимых и быстро и недвусмысленно улыбнулась Эвену Юлю. Этой улыбкой было сказано все, а я сидел, будто гвоздями прибитый к скамейке, и только смотрел и слушал, что происходит. И страдал. Предательская душонка! Эвен Юль ведь прекрасно знает, кто такая Сигне Алсакер — я сам рассказывал ему о ней. Но его не в чем винить — он думает, что Даниель Гюдесон умер. Но она! — она же поклялась сохранять верность, даже если Даниель умрет! Да, я повторю снова и снова: «Предательство!» А принц ни слова не сказал. Никто не сказал ни слова. Людей, которые жизнью рисковали за Норвегию, расстреливают в крепости Акерсхус. Эхо выстрелов слышится надо всем городом. А потом снова становится тихо. Даже тише, чем раньше. Будто ничего не произошло.

На прошлой неделе мне в письме сообщили, что мое дело рассматриваться не будет, что своими подвигами я целиком загладил свою вину перед родиной. Выходит, расправа с четырьмя безоружными гюдбрансдальскими крестьянами — это подвиг, которым я загладил то, что преступно защищал под Ленинградом свою родину! Я швырнул о стену табуретку, вошла хозяйка, и мне пришлось просить прощения. От этого можно с ума сойти.

По ночам я вижу во сне Хелену. Только ее. Нужно постараться забыть о ней. А принц ни слова не сказал. Мне кажется, это невозможно вынести.

Харри снова посмотрел на часы. Потом продолжил листать страницы, пока не наткнулся на знакомое название.