Краснов-Власов.Воспоминания

Посещая штаб и встречая иногда моих друзей и знакомых, я постепенно входил в курс всего, что было связано с казачьим вопросом. Благодаря моему штатскому одеянию, я зачастую присутствовал при весьма откровенных разговорах рядовых казаков между собою, каковые, если бы я был в форме, я конечно бы, не услышал. Самая излюбленная тема была Власов и Русская Освободительная Армия (РОА). Здесь Власова расценивали, как народного вождя, ставили на высокий пьедестал и с уважением произносили его имя. Все надежды эти люди возлагали только на его армию, каковая в их воображении была многомиллионной и уже боролась на Восточном фронте, совершая чудеса храбрости, причем, красноармейские дивизии, будто бы, целиком переходили на ее сторону[1].

Но, если на эту тему велись разговоры в соседней комнате, где работали и собирались офицеры, то они обычно принимали очень острую форму прений. Одни были за Власова, другие — против.

Под впечатлением этого, в моем сознании невольно возникал вопрос — каково же отношение руководящих казачьих кругов к Власову и, в частности, отношение к нему П. Н. Краснова.

Примерно, в конце ноября или в первые дни декабря, меня посетил приехавший из Берлина, мой старый друг Генерал Н. Я был очень рад этой встрече и в дружеской беседе, он ориентировал меня о том, что происходит в казачьих кругах, а, в частности, и о работе Главного Управления Казачьих Войск в Берлине. Прощаясь со мной, Ген. Н. спросил: «Отчего я не еду к Краснову?» На его вопрос, я ответил вопросом: «А зачем?» и затем добавил: «Ты будешь видеть П. Н. Краснова, передай ему мой сердечный привет и скажи, что я оставил Югославию и сейчас нахожусь в Вене. Мой адрес известен Казачьему штабу».

Не прошло, мне помнится, и пяти дней, как я получил из Берлина, от Донского Атамана Ген. Татаркина телеграмму, в которой он просил меня немедленно прибыть к нему. Крайне заинтересованный причиной моего вызова, я с первым поездом выехал в Берлин и на следующий день вечером, встретился с Донским Атаманом. Оказалось, Атаман, узнав, что я нахожусь в Вене без дела, решил вызвать меня, чтобы обсудить некоторые казачьи вопросы. Была еще и другая причина. Ему предстояла неприятная встреча с П. Н. Красновым. Дело в том, что перед этим он был в Италии, где посетил донские полки и казачьи станицы. Эту поездку Атаман совершил отчасти вопреки желанию Ген. Краснова, который считал Ген. Татаркина исполняющим обязанности Донского Атамана[2] — Ген. Краснов признавал такой поступок Недопустимым, ибо все казачьи части подчинялись ему, а потому написал Атаману не особенно приятное письмо и вызывал его к себе для объяснения. Последний, полагая, что мое присутствие, в известной «степени, сможет смягчить гнев Петра Николаевича, просил меня сопровождать его к Ген. Краснову.

Донской Атаман рассказал мне, что недавно в Праге происходило немногочисленное собрание казачьих представителей, преимущественно, из Чехо-Словакии. На нем присутствовал и Ген. А. сделавший заявление, что он по русской линии и генеральному штабу приглашен Ген. Власовым на предстоящий съезд для выработки программы Комитета Освобождения Народов России. После долгих и горячих дебатов, собрание уполномочило генералов А. и Б. представлять на этом съезде донских казаков. Позже мне стало известно, что когда об этом постановлении узнал Ген. Краснов, он горячо протестовал, считая его — незаконным. Как-то в беседе со мной, коснувшись этого вопроса, Петр Николаевич сказал, что случайная, небольшая кучка казаков не имеет права никого уполномачивать, представлять собою Донское казачество, а потому он не может рассматривать генералов А. и Б. представителями донских казаков в Комитете Власова.

Не могу сказать, чтобы миссия, предложенная мне. Ген. Татаркиным, особенно мне нравилась, но отказать Атаману я не считал возможным.

По его совету, я позвонил в Гл. Упр. Каз. Войск и просил дежурного штаб-офицера, передать по телефону Ген. П. Н. Краснову, что я приехал в Берлин и прошу его, если возможно, принять меня завтра до — полудня. Атаману была назначена аудиенция в 11 часов утра. Примерно через полчаса, я получил ответ, что я могу приехать к 11 с половиной часам.

Петр Николаевич жил в предместье Берлина, около часа езды по железной дороге. На следующий день, мы отправились с таким расчетом, чтобы прибыть к нему несколько раньше 11 часов. Но поезд задержался в пути и мы приехали лишь около 12 часов дня. Это обстоятельство весьма нам благоприятствовало в том отношении, что мы могли доложить одновременно о нашем прибытии.

Через минуту в дверях появился сам Петр Николаевич. Он поздоровался с нами и сказал: «Я знаю, что поезд запоздал и потому мне придется говорить с Григорием Васильевичем в Вашем присутствии Иван Алексеевич.»