Красные бокалы. Булат Окуджава и другие

Для меня, повторю, главной темой был тогда совсем недавно прочитанный и потрясший меня пасквиль Сергея Хмельницкого. Не столько даже сам этот пасквиль, сколько предательство Воронеля, почему-то решившего его обнародовать.

У меня не было ни малейших сомнений в том, что случиться это могло только потому, что между ним и Синявскими что-то произошло. И я всеми правдами и неправдами пытался добиться от Андрея и Марьи ответа: что же именно? Что их вдруг развело?

Но они отмалчивались. Упрямо повторяли одно и то же: никакой близости с Воронелем у них никогда не было. Отношения всегда были весьма прохладные, никакая не дружба, а просто довольно далекое знакомство.

Позже кто-то из общих друзей рассказал мне, что причиной их ссоры стало то, что Неля попросила Андрея написать предисловие к сборнику ее пьес, а Андрей отказался.

Мне этот повод для ссоры – даже не ссоры, а полного разрыва отношений – показался таким мелким и даже ничтожным, что я в это просто не поверил. Но потом подумал, что и куда более крупные и кровавые события в многострадальной истории человечества случались и по более ничтожным поводам и более низменным побуждениям. (Достаточно вспомнить, из-за какой ерунды Мартынов поссорился с Лермонтовым и убил его.)

Но одно дело – многострадальная история человечества и совсем другое – поступок близкого человека, о котором я даже и подумать не мог, что он способен на подлость.

А в том, что это была именно подлость, у меня не могло быть ни малейших сомнений. Ведь Шурик Воронель прекрасно знал – не мог не знать! – каким на самом деле было сотрудничество Андрея с органами и как разительно оно отличалось от того, как сотрудничал с ними его дружок Сергей Хмельницкий. И дело тут было совсем не в том, чью версию (Андрея, как она изложена им в его романе «Спокойной ночи», или Сергея, как он изложил ее в своем ответе на этот роман) считать более правдоподобной.

Ведь помимо романа существуют еще всем известные, несомненные и неопровержимые факты.

Факт первый: Андрей, в отличие от Сергея Хмельницкого, никого не посадил.

Факт второй: Андрей отсидел свои – без малого – шесть лет в колонии строгого режима (такова была благодарность органов за его сотрудничество с ними).

И наконец, факт третий: дружеские отношения Андрея с Элен Пельтье сохранились навсегда, и именно она переправляла его подпольные сочинения на Запад, что подтвердила специальным заявлением для прессы, сделанным ею сразу после объявления приговора по делу Синявского и Даниэля:

...

Я не нахожу слов, чтобы выразить свое потрясение, когда я узнала о приговоре, осудившем Андрея Синявского и Юлия Даниэля на 7 и 5 лет заключения в трудовом лагере строгого режима.

Они мои друзья. Понятно, что я от них не отрекусь. Я им помогала, это верно. Я принимаю полную и исключительную ответственность за эту помощь. Я всегда соблюдала полнейшую тайну в отношениях между моими французскими и русскими друзьями. Никого, кроме меня, нельзя обвинить.

(Элен Пельтье-Замойская. Заявление агентству «ФРАНС ПРЕСС» // Монд. 1966. 16 февраля)

Я бурно, не стесняясь в выражениях, высказывал Андрею и Марье свое негодование по поводу этого необъяснимого и, как я все время повторял, подлого поступка Воронеля. И в какой-то момент сказал, что хорошо представляю себе, как больно ранил их этот предательский удар и как тяжело, наверно, им далось все это пережить.

И тут Марья сказала:

– Нет-нет, все вышло очень хорошо. И нам с Андреем не огорчаться надо, а радоваться, что этот пасквиль Хмельницкого был напечатан!

И в ответ на мой изумленный вопрошающий взгляд они наперебой стали рассказывать.

Вообще-то слово «наперебой» тут не очень годится. Рассказывала Марья, а Андрей лишь время от времени вставлял какую-нибудь короткую реплику. Так уж у них было заведено.

А история мне была тогда рассказана такая.

Когда Андрей – в 1983 году – закончил свой роман, прежде чем отдать его в печать, он дал его прочесть Элен. Он считал, что не вправе печатать эту свою книгу без ее разрешения: ведь в ней он открывал не только свою, но и ее – их общую – тайну.

Элен рукопись прочла и сказала, что никаких возражений против публикации романа у нее нет, есть только три просьбы. Вернее – три условия.

Во-первых, она просит Андрея не упоминать ее имя.

Во-вторых, – и это главное – не называть должность ее отца.

И в третьих, в рассказе об их с Андреем платоническом романе не упоминать о том, что они целовались. (Тут Андрей как-то по-доброму улыбнулся: что, мол, поделаешь – католичка.)