Красные бокалы. Булат Окуджава и другие

Стою себе на месте,

Держуся за карман,

И вдруг ко мне подходит

Незнакомый мне граждан…

А он говорит: «В Марселе

Такие кабаки,

Такие там ликеры,

Такие коньяки!

Там девочки танцуют голые,

Там дамы в соболях,

Лакеи носят вина,

А воры носят фрак…»

Песня сразу пошла в самиздат, влилась в «интеллигентский фольклор», а отдельные ее словесные обороты («советского завода план», «с тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде») прочно вошли в состав, в тезаурус языка и до сих пор живут в нем. А ведь это все было еще до наступления «эпохи магнитофона», во всяком случае, задолго до ее расцвета и полного торжества.

Но имитацией блатной песни дело не ограничивалось. Тяга интеллигентов к блатной песне принимала и другие, более сложные и изощренные формы. Достаточно вспомнить, что один из самых известных наших писателей-диссидентов, Андрей Синявский, не только свои романы, рассказы и повести, но даже и ученые литературоведческие труды подписывал именем персонажа, по сравнению с которым даже сам знаменитый Ванька Каин может показаться чуть ли не образцом благопристойности:

Абрашка Терц – карманник всем известный,

А Сонька-блядь известна по Москве;

Абрашка Терц все рыщет по карманам,

А Сонька-блядь хлопочет о себе…

На Молдаванке музыка играет,

А Сонька в доску пьяная лежит,

Абрашка Терц ей водки подливает,

А сам такую речь ей говорит:

«Зануда Сонька, что ты задаешься?

Подлец я буду, я тебя узнал…»

Что же побудило его взять себе такой диковинный псевдоним? Неужто простое ерничество? Традиционное для людей богемы стремление к эпатажу?

Нет, тут были более глубокие и тайные причины. Раньше мы могли о них лишь догадываться. Но сравнительно недавно они перестали быть тайной: Андрей Синявский сам сказал о них, и сказал прекрасно, с мучительной, пронзающей душу художественной силой:

...