Ленин смотрел с некоторой досадой и недоверием. Слишком легко рассуждали многие о разгроме Мамонтова и Деникина. Шапкозакидатели!
— Так где же письмо? — нетерпение сквозило в словах Ленина. Его отрывали от работы. — Давайте свою копню!
— Отдел опечатан, — сказал Макаров, в эту минуту совершенно позабыв, что копия письма лежала в папке, зажатой у него под мышкой.
— Так снимите же печати, какая забота! — раздраженно сказал Ленин. — Скажите коменданту, пусть снимет!
Через десять минут сургучные печати с дверей были сорваны, Михаил Мошкаров со своими сотрудниками вернулся на место, а Макаров выложил на стол Председателя СНК докладную из Саранска в два десятка машинописных страниц. Заодно оставил и свою записку, которую направлял ранее Ларину с попыткой примирить враждующие стороны. Уходя, Макаров просительно вытянулся у двери, как и подобает военному:
— В Балашове, Владимир Ильич, вечером закончился процесс, Миронова могут расстрелять через один-два часа, уже рассветает... Но это вредно отразится на всем ходе борьбы с контрреволюцией на Дону. Не говоря о другом. Прошу вас не допустить расстрела.
— Хорошо, — сказал Ленин, рассматривая бумаги на столе. — Сегодня утром как раз принято решение ВЦИК о помиловании Миронова. Это решение передано в Балашов телеграфом…
Макаров вышел из кабинета Ленина почему-то на цыпочках, будто боялся нарушить покой и тишину в ночном коридоре этого здания.
Ленин пробежал глазами первые строки и абзацы мироновского письма, с характерной для себя быстротой охватив общее содержание. Сразу же и заглянул в конец, где исповедь мятежника завершалась припиской: «Преданный Вашим идеям, комдонкор Миронов», тут же вызвал секретаря.
После двенадцати дежурила Гляссер, очень юная, красивая женщина. Ленин извинился за столь поздний вызов и, несколько отмякая душой после ознакомления с письмом, внутренне радуясь, что он и на этот раз не опоздал в сложном деде, попросил:
— Позвоните, пожалуйста, в Балашов вторично... по делу Миронова. Подтвердите утреннее решение, чтобы они там не поспешили с приговором и прочим... Да! И Троцкому передайте это. Очень важно.
Гляссер понимающе кивнула, и по ее виду Ленин понял, что поздний час не сморил ее, она, как всегда, была подтянута и спокойна. И с полным пониманием отнеслась к сути вопроса.
Пора было уходить на отдых, но докладная Миронова оказалась в определенном смысле вопиющей, от нее нельзя было оторваться, отложить на завтра. Факты, правда, были знакомые, о них уже говорилось на прошлом партсъезде, но в новом изложении они просто прожигали душу. Ленин, не отрывая глаз от письма, нашел машинально своими быстрыми и чуткими пальцами карандаш в стакане письменного прибора и, уже несколько успокоившись, заново перечитывал некоторые места, делал пометки. На полях появлялись галочки, подчеркивания, краткие надписи: «слишком...», «верно», «гм-гм...», «целиком согл.», «надо справиться», «чудовищно...» и во множестве излюбленный значок «Sic!». Откинувшись в жестком кресле, Ленин коротко и остро подумал обо всем этом и вызвал Дзержинского. Феликс также не спал в этот час.
Худой, издерганный, порывистый человек этот не радовал Ильича своим видом. Подорванное еще на каторге здоровье не выносило нагрузок, ночной работы, вечной тревоги. Пора было отправлять главного чекиста куда-нибудь в Ильинское или даже в Крым, в Ливадию, подлечиться, просто отойти душой от кипучих обязанностей в ЧК и Центральном Комитете... Но до Крыма теперь очень далеко, войска Дыбенко оставили этот пленительный уголок нашего юга, да и путь перерезан не единожды... Отпуск Дзержинского откладывается...
— Архиинтересное послание, Феликс Эдмундович, которое значительно опоздало, но все же подтверждает наше решение о помиловании Миронова! — Ленин, вытянув руку, разглаживал странички письма. — И знаете, этот Миронов чем-то мне... импонирует. Как ни странно, да! Не изволите ли: почти ультимативный вопль середняка-крестьянина, кое-где непонимание очевидных вопросов, но при этом — несгибаемая, ка-те-горическая вера в нас, большевиков! Вот, полюбопытствуйте!
Протягивая Дзержинскому пачку листков, добавил:
— Ка-те-горическая вера! А мы его в облаву, как волка, знаете, с флажками по всей окружности! Да-с, получилось не совсем, не обошлось и без темных фракционных делишек!.. Я бы считал даже необходимым по вашей части, Феликс Эдмундович, допросить с пристрастием этого комиссара Рогачева, да. Помнится, я специальной запиской как-то предупреждал его... в части перегибов с крестьянами...
Дзержинский, просматривавший письмо Миронова, здесь поднял голову и утвердительно кивнул на последние слова. Ленин добавил:
— И потом... мне кажется, такие дела не стоит полностью передоверять контрразведке Троцкого. Пусть они шпионов и лазутчиков вылавливают в зоне действия войск, коихк нам в преизбытке засылают и Деникин и Антанта! А это дело политическое, компетенция Чрезвычайной Комиссии. Вам не кажется?