Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 2

Сказал, зябко запахивая шинель тонкими исхудавшими руками:

— Все ваши претензии, изложенные в письме на имя Владимира Ильича, проверены, это и послужило причиной приостановки суда. Но...

Миронов, в его нынешнем состоянии, не умел слушать, он мог только говорить, выпаливать словно из пулемета нечто свое, накипевшее не только на суде, но и в разговоре вечернем, о трагедии красной конницы...

Он сказал, не дожидаясь необходимой паузы в речи Дзержинского:

— Гражданин Феликс Эдмундович, в моем письме вовсе не затронута и не высказана самая главная и насущная претензия, которая витает в воздухе и ясна всем! Только с нее можно и начинать разбор дела...

Дзержинский терпеливо стянул полы накинутой шинели нервными руками, глаза у него тем не менее были строгие, непримиримые.

— То есть? — сухо спросил он.

— По вине высших штабов, предательства разных «носовичей»... искусственно! (Миронов нажал на это «искусственно» до спазмы в горле) допущены нелепые переформирования, из-за которых мы потеряли не только инициативу, но всю Донскую область, весь Юг России, хлебный урожай этого года. А что такое утеря годового урожая для голодной Республики, во что это обходится народу, совсем не требуется много объяснять.

Он встал.

— Вы садитесь, — сказал Дзержинский. — Какая-то доля правды, возможно, есть и в этом... Изменников немало. Но вы, как всегда, увлекаетесь, Миронов. Вам кажется, если обезглавили вашу ударную группу войск под Новочеркасском, то это и причина? А поставки Антанты, политические моменты, усиление Колчака, просчеты политики... И ваш собственный вывих, Миронов, когда вы все так хорошо понимаете! Странно, что воинская дисциплина отступила перед анархизмом и партизанщиной, с которыми вы сами так непримиримо...

— Дисциплина, Феликс Эдмундович, не в том, чтобы слепо подчиняться приказу, и только, — снова загорячился он. — Дисциплина — это не страх, не чувство повиновения, а нечто духовное, то, что внутри нас. Может быть, долг! И этот долг вынуждает иногда посягать на формальную дисциплину! Наикрепчайшая связь между командой и пониманием ее снизу — вот что такое новая, сознательная дисциплина. В нашей армии, не в белой!

— Иными словами: демократический централизм, вы хотите сказать? — улыбнулся Дзержинский, и глаза его потеряли холодноватый отблеск металла, в них мелькнула заинтересованность.

— Я не знаю, как это называется на партийном языке, я беспартийный, — сказал Миронов, сбавив голос.

— Давно следовало стать членом партии на вашем месте, — заметил на это Дзержинский.

— Я поругался с этими политическими банкротами с Хопра, Лариным и прочими. Они высмеяли мою преамбулу в заявлении.

— Попробуйте еще. И напишите более обдуманную преамбулу, — снова усмехнулся Дзержинский.

Миронов выпрямился за столом, порываясь встать, но Дзержинский предусмотрительно положил ему руку на колено.

— Я думал об этом. Но... после Саранска? И всего, что случилось? Да кто же меня... И кто даст поручительство?

— Я дам поручительство, — Дзержинский, все так же зябко стягивая полы своей длинной шипели, прошелся по комнате и сказал с прежней сухостью: — Этот Рогачев... мы его арестовали... оказался очень большой сволочью и провокатором. Сейчас для нас первейшая задача чистка персонала, а после гражданской, возможно, и чистка партии!

— Я же писал об этом Владимиру Ильичу, — кивнул Миронов.

— Хорошо. Теперь о главном, — остановился Дзержинский посреди комнаты и выпустил из рук полы шинели. — Заявление в партию, если вы это уже хорошо обдумали, напишите сейчас же. Здесь. С нынешнего дня и будет исчисляться стаж кандидата или сочувствующего... Я доложу об этом в ЦК. Но это не все. Вы должны написать еще листовку, обращение к казакам, в основном тем, которые еще воюют против нас, к белым, я хотел сказать, казакам. Ну и к колеблющимся, которые нам не доверяют. Это обращение будет направлено на Дон и Кубань от имени ВЦИК или даже от имени съезда Советов...

Тут Миронов поднялся — руки по швам:

— Я почту за великую честь, если мне будет доверено написать такое обращение от имени правительства.

— Это на свободе, вооружившись кое-какими директивными документами. Подумайте и над этим.

— Мне ничего не потребуется для этого, — сказал Миронов. — У меня есть газета «Известия» с тезисами ЦК партии «О работе на Дону» — там есть все что нужно.

— Действительно. Там есть все что нужно. В таком случае садитесь за стол и пишите заявление. Вот перо, вот бумага. А я пока принесу с кухни кофейник... — сказал Дзержинский.

ДОКУМЕНТЫ

Из решения Политбюро ЦК РКП (б)

23 октября 1919 д.

4-й вопрос повестки: О Миронове (по докладу т. Дзержинского) .

Постановили:

1. Миронова от всех наказаний освободить.

2. Ввести его в состав Донского исполкома.

3. Освободить от наказания остальных.