Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

Рослый, багроволицый, перетянутый по коже ремнями, Федоров на буланом жеребце выглядел куда внушительней командарма. Но честь отдал по всей форме, трепеща каждой жилкой, понимая авторитет командарма и всю важность момента.

— Сколько тачанок в порядке? Все перебрались? — спросил Миронов.

— Так точно, сто пятьдесят шесть, товарищ командарм! Прислуга полная, запас лент и цинков — по уговору хватит полосовать до самого Джанкоя! Жду команды, товарищ Миронов.

— Задачу помнишь: ни на шаг не оторваться от кавалерии в атаке?

— Так точно. Пойдем впритир...

— Интервал между тачанками по фронту не меньше восьми шагов, для немедленного и одновременного разворота. Чтобы не было толкучки! Учти, товарищ Федоров, момент будет горячее некуда, надо не сплоховать при развороте. Иначе, сам понимаешь, ничего от тебя не останется, один гуляш-рагу... Конница у Барбовича злая, офицерье, казаки-перестарки! В общем, хочешь жить — развернись мигом и вдарь. Разом!

— Тачанки разверну, — хмуро сказал Федоров. — Неделю отрабатывали маневр, товарищ командарм.

Миронов снова усмехнулся, как показалось Горбунову, с крайней беспечностью и добавил для большей лихости:

— Если хоть на сотню шагов отстанешь от конницы, не показывайся на глаза! — Миронов пригрозил сжатой в руке нагайкой. — Не жалеть кнутов на передках! Расстояние в атаке будет не больше трех верст, кони выдержат без запалу!.. Да, между прочим, вот и товарища Горбунова, члена Реввоенсовета, на одну из тачанок бы взяли. Он должен нашу атаку вблизи посмотреть. Там будет главное.

Горбунов от неожиданности как-то вздрогнул весь и с недоумением взглянул на Миронова. Надо ли быть им, ему и командарму, в сомой толчее? Теория и практика кавалерийского боя тому ли учат?

Командарм понял ого озадаченность и кивнул в ответ как-то запросто, вроде по-отечески, с грубой фамильярностью, и в голосе его прозвучала неуместная шутливость: Ничего, Николай Петрович дорогой, я бы и сам с тачанками пошел, там опытный глаз нужен для точности маневра. Но на Федорова могу положиться, да и жаль, не могу бросить резервной дивизии Лысенко, подстрахую вас в случае чего... Поезжайте, пожалуйста.

— Советуете пересесть прямо в тачанку? — румянея скулами, спросил Горбунов.

— Нет, в седле. Вместе с товарищем Федоровым. Желаю удачи!

Миронов козырнул члену РВС, и полторы сотни тачанок загрохотали по мерзлой дернине вслед за кавалерией. Ездовые сразу же привстали на передках, засвистали кнуты, растянулись рыжие и вороные гривы по ветру, только пыль темными облачками завилась из-под колес. Тачанки медленно растягивались по фронту, догоняя идущую на рысях конницу, и Горбунову стало видно, как передовые дивизии тоже разворачиваются в лаву для атаки...

По правую руку мелькали густые, но чахлые от соли камыши Красного озера, слева, от озера Старого, выкатывалось в сизой мгле багроволикое солнце. Вся степь, розоватая от холодного тумана, была впереди засеяна бегущими фигурками пехотинцев, в панике бросивших Юшуньские позиции. Их было слишком мало, и вот их уже нагоняла с той, встречной, стороны сплошная туча пыли, конского топота, ярости и матерщины... Проблесками крошечных молний сверкали в пыли шашки атакующих. Огромная белая лава, разгоряченная азартом погони и кровью близкой и неминучей победы, шла на предельном карьере, рвущем из-под копыт землю и ощущение страха. Она как бы стаптывала и обращала в пыль, в ничто отдельных, настигаемых ею пехотинцев, праздновала и вымещала злобу за потерянный Перекоп. Мало того, именно в ближайшие часы все красные силы, просочившиеся на полуостров, должны быть сметены, уничтожены, и спокойная зимовка обеспечена для всей белой армии до самой весны!

Но конница красных, по-видимому вся мироновская армия, так некстати вылезшая из гнилой зыби Сивашей, нестройной, жидковатой лавой пробовала встать на пути... Где-то в белых тылах генерал Барбович принял донесения, перекрестился столь удачному стечению обстоятельств и махнул рукой — с богом! — будучи уже не в состоянии выйти из этой главной атаки во всей своей жизни. И вот уже две конные лавины мчались встречно одна другой, и померкло солнце в глазах каждого всадника, и смерть опахнула крылом узкое пространство в озерном дефиле...

Горбунов мчался следом за тачанками, а тачанки шли, что называется, впритирку за кавалерией. И вот в виду встречных всадников почувствовался сбой впереди, возникло какое-то смущение, испуг... Дрогнули, кажется, передовые всадники прославленных дивизий Качалова и Медведева и стали отходить, отплывать на обе стороны, делясь на два вялых, испуганных крыла. Бежали к чахлым камышовым гривам, теснились к мерзлым окраинцам озер. И страшной была эта сумятица поражения, замирало сердце от предчувствия страха, но властная сила атаки продолжала втягивать Горбунова и Федорова глубже, к самой сердцевине боя.

Мироновская конница распалась, последние всадники уходили влево и вправо... Был текучий, неуловимый миг, когда Федоров выпалил из ракетницы и остановил коня.