Красные финны

— Говорят, не из рабочих. Но жил с ними и за рабочих крепко стоит.

— Еще бы! Если б за рабочих не стоял, так не ругали б его господа из Временного. На своих они не особенно лают.

— Русский ли? Фамилия на финскую похожа…

— Русский, говорят…

Июльские дни семнадцатого года также не вызвали в Дубровке больших потрясений. В какой-то мере они сказались на настроении финских рабочих. Новое только начало было вырисовываться — еще не очень понятное, но чутье подсказывало: свое. Большевистские газеты не приходили — были закрыты. Финны, владевшие русским языком, переводили нам сообщения реакционной прессы да статьи из соглашательских газет. Но разницы между ними не было: те и другие ругали Ленина, клеветали на большевиков. И вот это по-настоящему волновало нас. Рабочие немногословны, финские рабочие — в особенности. А в эти дни каждый старался сказать свое слово.

— Слыхал? Газеты пишут, что Ленина-то под пломбой в вагоне привезли. Пишут: шпион немецкий.

— Брехня! Какой он немец — русский!

— На суд, говорят, не пошел, опасается, стало быть.

— А когда же господа справедливо судили?! Засудят и невинного, а то и убьют.

— Говорят, он укрылся где-то.

— Вот и хорошо, что укрылся. Надежно бы только.

Не удалось буржуазным и реакционным газетам обмануть рабочих — ни русских, ни финнов. Классовым чутьем они улавливали где правда, где ложь. Уже позднее мы узнали, что именно наши земляки-финны А. Шотман, Э. Рахья, Г. Ровио, Г. Ялава принимали непосредственное и самое деятельное участие в спасении Владимира Ильича Ленина. Впрочем, они были воспитанниками русского революционного движения.

Из Петрограда в Дубровку приезжали разного толка агитаторы, но только не большевистские. Речи всех выступающих переводились на финский язык, но разобраться в них было трудно.

Все ораторы признавали восьмичасовой рабочий день, профессиональные союзы, свободу слова, печати. Все выступали за мир, но, конечно, когда «будет обеспечена сохранность революционных завоеваний». Все говорили о необходимости передать землю крестьянам, но по закону, по решению Учредительного собрания, а не так, чтобы любой хапал сколько хочет. Каждый называл номер списка, за который мы должны голосовать при выборах в Учредительное собрание.

Разберись тут! И все же разобрались и поняли. И в Учредительное собрание дружно голосовали за большевистский список. В день выдачи бюллетеней агитация уже была запрещена, и финны, большие сторонники законности, не нарушали этих правил. Но все же малость хитрили. Потом, вспоминая выборы, говорили друг другу:

— Эх, и хитер Эрккила. Выдавая бюллетень, пальцем на номер нашей партии показывал… Нечаянно как бы…

— И мне тоже… Как будто я номера своей партии сам не знаю…

— Умный он человек, этот Эрккила. И осторожный тоже…

Великий Октябрь поразил нас смелостью действий революционного рабочего класса. Особенно поразил финнов, осторожных и расчетливых в те годы. Для многих людей Октябрьская революция была исторической неожиданностью, вызвавшей и восхищение и настороженность. Естественно, нас, финнов, волновал вопрос: что будет с нашей Суоми? Начавшееся триумфальное шествие Советов по всей России радовало и ободряло и порождало иллюзии, что теперь уже ничто и никто не может помешать Революции. «Ну кто же может осмелиться выступать против, если народ поднялся?»

Сведения из Финляндии поступали противоречивые. Одни успокаивали, другие вселяли чувство тревоги. Но в целом и там дела шли не так уж плохо. Когда в дни осенней всеобщей забастовки рабочие вышли на улицы городов с винтовками в руках, господа буржуи разбежались по своим норам. Да, народ — сила! И опять иллюзии: «Кто осмелится выступать против? Кто устоит?»

В течение лета и осенью 1917 года из Финляндии приезжали агитаторы. Одни, как Кальюнен, читали стихи. Понравилось. Хорошо читал, трогательно. Другие говорили о конституции, бог весть каким царем даренной Финляндии и каким похеренной. Стихи забывались, а о конституции говорили, стремясь уяснить себе, что это за штука такая и что в ней стоящего. Долго обсуждали, в итоге решили: больше самостоятельности Финляндии — это хорошо! А буржуазия как? Если опять ее власть, то не надо финнам такой конституции! Нам бы новую Финляндию, независимую, но в союзе с Россией, и чтоб все, как в России. Иначе съедят Финляндию. Верно решили, но только путей к этой цели не знали. Наша зрелость отставала от объективно сложившихся возможностей. Так было в самой Финляндии, а тем более у тех финнов, что работали тогда в Дубровке, на маленьком островке между революционной Россией и бурлящей Финляндией[1].

ГОРЕЧЬ ПОРАЖЕНИЯ