— Понял. — Он в порыве страсти и благодушия хотел задать ей пару вопросов, чтобы в этом любовном пылу услышать слова, которые бы успокоили его (например: «Ты все еще помнишь его?»), но понял, что никогда больше не осмелиться вторгнуться в ее внутренний мир. «В конце концов, это ЕЕ мир, и она вольна заселять его кем угодно…» Покоя, конечно же, не было, но и в этом дурмане из полутонов и полу-страсти, полу-любви и полу-слиянии он чувствовал себя гармонично. Очевидно, это и было как раз то, что ему нужно.
Соня не собиралась плакать, но слезы сами закапали на спицы, все стало расплываться, красно-синие петли превратились в разноцветные потеки… Она ревновала Логинова и маялась от бессмысленности своего существования. Она, всю свою жизнь мечтавшая о семье, постепенно превратилась просто в наблюдательницу чужой жизни. В частности, жизни Наталии и Логинова. Она и любила их по-своему, но в то же время не понимала, почему ОНИ имеют права на интересную, насыщенную событиями жизнь, а она — нет.
Но мысли приходили и уходили, а Соня оставалась.
Новый день принес солнце, которое осветило их спальню и превратило зимнее утро в праздник. Однако, это длилось недолго, ровно столько, сколько понадобилось Наталии на утренний долгий поцелуй. Затем в ее голове пронесся бодрый и отрезвляющий вихрь мыслей, который напомнил ей о Каменке и Аде. С другой стороны, к ней вернулся Логинов и тот стремительный темп жизни, который она так любила. Теперь все будет по-новому. Логинов будет как ласковый и веселый котенок скрашивать ее одиночество, но, в тоже время, не вмешиваться в ее внутреннюю жизнь, которая наверняка тоже изменится. К лучшему.
Так она лежала, то хмурясь, то улыбаясь тому мироощущению, которое переполняло ее в это декабрьское утро, пока не зазвонил будильник, все смазавший и вернувший ее в мир реальности.
— Логинов, если бы ты знал, как же мне неохота тащиться на работу… Придется срочно взять больничный, а еще лучше — вовсе бросить эту чертову музыкалку…
Логинов открыл глаза и не поверил тому, что находится в кровати с Наталией. Он провел рукой по ее плечу — оно было из плоти и крови.
— Знаешь, а ведь я все это время не жил, — пробормотал он и тут же, смутившись собственной откровенности, зарылся лицом в ее рассыпанные по груди теплые и шелковистые волосы и замер, боясь, что сейчас проснется и вновь окажется один.
— Игорь, возьми меня с собой в морг, мне надо взглянуть на труп женщины, — сказало это ангелоподобное существо в кружевной сорочке, задравшейся почти до горла. — Я съезжу туда, а потом на работу… Ну же, вставай…
Уже перед уходом она все же не выдержала и позвонила Саре:
— Сара, только обещай мне, что никому ничего не скажешь… Я сейчас еду в морг… Возможно, что обнаружили тело Ольги… Понимаешь, все это только предположительно, поэтому ты ни в коем случае не должна раньше времени травмировать ее… Но я звоню все же для того, чтобы ты ее ПОДГОТОВИЛА… Я не уверена, ты же знаешь насколько то, что я ВИЖУ эфемерно и запутанно… И еще, ты же знаешь Ольгу… Если ты в форме, то можешь присоединиться к нам… Мы бы даже могли заехать за тобой.
Сара некоторое время молчала, очевидно соображая, как лучше ей поступить. Она не могла признаться в том, что панически боится увидеть в морге на столе свою соперницу, женщину, на месте которой ей так хотелось оказаться. Но быть может именно поэтому она и согласилась поехать с Наталией, чтобы удостовериться своими глазами, что ее соперницы уже нет… Нет, она не хотела смерти Оли Савельевой, но какие-то тайные силы, управляющие ее душой, настаивали на том, чтобы она сама лично увидела ее труп.
«Нет, я бы не хотела ТЕПЕРЬ оказаться на ее месте, — думала она уже в машине, которая мчала ее в морг и где, как она уже представляла, лежала Ольга. — Но если это не она, я буду только рада. Честное слово.» Она и верила себе и нет. И вот из-за этих сомнений она себя в эту минуту почти возненавидела.
Наталия же, которая и не подозревала о том смятении чувств, которое переживала сидящая рядом с ней Сара, просто молчала, вспоминая Аду и те фотографии Ольги, которые ей удалось увидеть.
Первым человеком, которого они увидели в морге, был, конечно, Романов. Патологоанатом в длинном клеенчатом фартуке, забрызганном чем-то бурым и желтым (цветовая гамма, позаимствованная у кровавых пейзажей приблизительно таких же передников мясников) был явно нем-то недоволен.
— Я весь пропитан запахом гари и копоти.
Услышав это, Сара побледнела.
— Слабонервные? — резко спросил Романов, окидывая взглядом хорошо одетую стройную и очень красивую Сару. — Нашатырь или коньяк?
— Ей джин с тоником, — сказала за нее Наталия и как могла улыбнулась капризному, но очень полезному для нее Василию. — С мятой и льдом.
— А мяса копченого не хотите? — усмехнулся Романов, приглашая их войти в большой, выложенный кафельной плиткой, прохладный зал, где на столах лежали четыре обезображенных и обгоревших до неузнаваемости трупа.
— Вася, прекращай, дома будешь людей пугать… Ну что, где здесь у тебя женщина?