Красные и белые

— Меня зовут Евой Хмельницкой. Я хочу сообщить… — Девушка взволновалась, не находя нужных слов. — Выше Сарапула на Каме, у пристани Гольяны, стоит баржа с арестованными большевиками. Их много, несколько сот человек. Белогвардейцы решили затопить эту баржу, если красные возьмут Ижевск. Спасите арестованных!

— Откуда вам известно о барже в Гольянах? — спросил Азин, чувствуя, что напрасно повысил свой голос.

— О барже знает весь город, — недоуменно ответила Ева. — На этой барже наши отцы, братья…

— У вас кто на барже?

— Мой отец, Константин Сергеич Хмельницкий, здешний врач. Его вся губерния знает, хоть кого спросите, — с печальной гордостью сказала Ева.

— А за что арестован ваш отец?

— За укрывательство красных. — Ева испытывала разочарование. Рискуя жизнью, пробиралась она из Сарапула и была уверена, что встретит опытного и смелого командира. А столкнулась с бледным юнцом, задающим пустые, ненужные вопросы.

— Почему вы решили, что белые собираются утопить арестованных?

— Так они же приказ по всему городу расклеили. Вы что, сомневаетесь в их угрозах? — срезала она неожиданным вопросом Азина.

Он выпрямился, отставил стул, покосился на Лутошкина, на Шурмина. Негромко приказал Стену:

— Позови Северихина и Шпагина. — Повернулся к Еве, пристукнув каблуком о каблук: — Я нисколько не сомневаюсь в угрозах белых. Но я не желаю принимать на веру любое сообщение. Откуда я знаю, кто вы такая?

— Я дочь потомственного дворянина.

— Ваш отец дворянин, да еще потомственный! — отшатнулся Азин, будто его ударили ножом в спину.

— Что же тут предосудительного? — насмешливо спросила Ева. — Ленин тоже из дворян…

— Это был второй, неожиданный удар, нанесенный самолюбию Азина: он не знал, что Ленин дворянского происхождения.

— Ленин — это совсем другое дело, — возразил он не очень убедительно.

Приход Северихина и Шпагина вывел его из неловкого положения. Он объяснил, в чем дело, и как бы мимоходом заметил:

— Нет причин не доверять девушке.

— В таком возрасте еще не умеют обманывать, — согласился Шпагин.

— В подобных случаях ложь становится преступлением, — произнес Северихин, но не закончил своей сентенции, заметив выступившие на ресницах Евы слезы.

— Так что же мы предпримем? — спросил Азин. — Шпагин, что ты думаешь, а?

— Мы не сможем помочь арестованным, пока не освободим Сарапула. А спасти баржу мог бы Николай Маркин, ведь он стоит у Пьяного Бора. Надо известить Маркина, пусть подумает, как освободить арестованных.

— Хорошая идея, — похвалил Северихин.

— Хорошая идея та, что хорошо исполнена! — с жаром сказал Азин. Пошли к Маркину толкового человека. Я напишу записку.

— Толковых разведчиков я направил в Сарапул, в Ижевск. Посылать кого попало — рискованно, — возразил Шпагин.

Азин окинул взглядом уравновешенного, подтянутого от бровей до ноготков начальника штаба.

— В дивизии есть ловкие ребята. Через час я найду тебе дюжину. Надо знать, на что способны бойцы, а не воображать опасности!

— Пишите письмо, гражданин Азин, я отнесу его к Маркину. Переоденусь нищим и пройду незаметно, и никто не заподозрит меня, — выступил из-за спины Северихина Игнатий Парфенович.

— Если вас задержат мятежники, вас расстреляют. Вы об этом не подумали, Игнатий Парфенович.

— Я думаю о людях, попавших в беду, юный вы мой человек.

Лутошкин шел перелесками, озаренными вспышками осени. Калиновые заросли сливались в кровяные озерца, лужи резали глаз свечением воды и солнца, непрестанно проносились утиные стаи: посвист их крыльев тревожил душу. Бледное пустынное небо висело над миром, равнодушное к любым страданиям, гнедые от умирающих трав увалы угрожали опасностью, зыбкие стены неубранной конопли казались подозрительными.

Под вечер Лутошкин вышел к Каме. На реке было просторно, свежо и одиноко. Лишь за речным поворотом струились слабые дымки: по ним угадывалось человеческое жилье. Игнатий Парфенович стал спускаться с обрыва, хватаясь за желтые валуны. Два валуна образовали почти круглую дыру, и в ней мерцал огромный синий шар воды. Игнатий Парфенович уставился на этот холодный, отдаленный водяной шар, но ничего не увидел, кроме него. Шар медленно зеленел, потом налился злым сургучным огнем, — солнце закатывалось, и вода мгновенно меняла свои краски.

«За поворотом должен быть Пьяный Бор. А чуть ниже — на Каме — стоит Маркин», — думал Игнатий Парфенович, сходя к реке. Ракитовые безмятежные кусты, однозвучный шелест воды, оранжевая полоска заката успокаивали горбуна.

— Руки вверх! — Свирепый окрик ударил Лутошкина, как хлыст. Из кустов выступил белый патруль.

Игнатия Парфеновича привели к береговой батарее, замаскированной дровяными поленницами. У берега подрагивал на течении военный катер.

— Задержан подозрительный тип, — доложил старший солдат командиру батареи.

— Большевик?

— Я странник, я нищий, — торопливо ответил Лутошкин.

— Все большевики — нищие и голодранцы.

— Что там у вас? — строго спросили с катера.

— Краснюка поймали, господин капитан.

— Давайте его на борт, мы уходим в Гольяны…