Красные и белые

— Когда Колчак отречется от власти? Вы говорили с ним по прямому проводу, что он ответил? — спросил Ахматов.

— Адмирал уходит с политической сцены, но мы, его министры, настаиваем на передаче власти Деникину.

— Колчак — Деникин, Деникин — Колчак! Одного скверного диктатора хотите заменить еще более скверным.

— В борьбе против большевизма смешно ждать какого-то чуда. Никто не может отрицать, что большевики умеют действовать и достигать цели. Чем дальше вы отойдете за Байкал, тем сильнее и могущественнее будут большевики. Мы должны иметь время для передышки, позвольте нам употребить это известное теперь выражение. Мы, эсеры, дадим массам свободную и демократическую республику, — продолжал развивать свои мысли Ахматов.

— Это все одна болтовня. Большевики, эсеры! Расстрелять бы вас всех, умнее бы было! — разъярился Ханжин и, хлопнув дверью, вышел.

Юджин Джемс занес в протокол: «Общее движение. Союзники шепчутся, правительство смущено. Политический центр иронически посмеивается».

— Мне кажется, правительство без территории в гражданской войне не есть правительство, — язвительно заметил Ахматов, проводив взглядом Ханжина и обращаясь к Червен-Водали.

— Как только вручу вам власть, буду самым счастливым человеком, — со странным, икающим смешком ответил Червен-Водали.

— Исчезновение генерала Ханжина наводит меня на опасные размышления. Я не имею права оставаться ввиду подозрительного поведения генерала. Я несу военную ответственность перед Политическим центром, поэтому удаляюсь, — встал из-за стола поручик Зоркин.

«Раскланивается и удаляется, — записал Джемс. — Все начинают разговарить между собой. Сводится разговор в шутливой форме к тому, что власть Колчака, которая называет себя Всероссийской, распространяется лишь на иркутскую гостиницу «Модерн».

— Наша армия развалилась, наше золото стерегут иностранцы, наша судьба зависит от чехов!

— В Сибири воцарилось безумие…

— Когда вернется свобода, восторжествует разум. Вкусив плоды демократии, красные придут в замешательство и перестанут наступать.

— Почему бы это они заколебались? Отчего бы им прийти в замешательство?

— Мы любим Россию и умрем за нее.

— Не станем говорить о вашей любви к России. Смешно!

— Ну, это уже слишком, господин эсер!

— Вы пороли мужиков, вешали интеллигентов, своими беззакониями распространяли большевизм…

— А по-вашему, целоваться надо было с большевиками?

— Власть, не связанная законами, убивает себя.

— Вы еще не имеете власти…

— Мы возьмем ее! И тогда созовем съезд всех русских партий.

— Съезд — кто кого съест!

На Джемса никто не обращал внимания, и он пристально наблюдал за спорящими. Все произносили красивые слова о русском многострадальном народе, о какой-то своей особой ответственности перед историей, ругались, угрожали, вздыхали, просили. Они еще на что-то надеялись, верили в призраки и ждали чьей-то сильной руки. «Пока они грызутся, — думал Джемс, — рядом, в поезде генерала Жанена, союзные комиссары договариваются, как поприличней предать адмирала Колчака. Они воображают, что эсеры из Политцентра — серьезная сила, по-моему же, сильны только иркутские большевики. Они требуют и Колчака, и золото, и всю полноту власти в обмен на наш проезд за Байкал».

В зал вбежал длиннолицый адъютант Жанена.

— Месье, генерал Жанен приказал сообщить, что в городе неспокойно. В городе большие беспорядки начались…

— В таком случае от имени правительства прошу союзников занять город, — поспешно произнес испуганный Червен-Водали.

— Власть, которая еще господствует в Иркутске, обязана навести порядок. Там не наши войска, там ваши! — сказал обрадованный Ахматов.

Юджин Джемс записывал: «Члены правительства, не скрывая своего смущения, ежеминутно спрашивают то одного, то другого, что нужно делать. Никто им не отвечает. С ними больше не считаются, в зале шум, все говорят, громче всех только что вошедший поручик Зоркин».

— Положение кошмарное, господа! Что вы за правительство? Столько дутого величия, а в критическую минуту не знаете, что делать! Правительственные войска покинули позиции и разбегаются. Власть переходит в руки Политцентра.

Никто уже не сдерживал своих чувств, исчезла величавая сановная осанка, деликатности как не бывало. Тонкая ироничность сменилась руганью. Джемс не успевал записывать реплики:

— О боже, что же будет?

— Мы остановим красных с помощью чехов.

— Позвольте, генерал…

— Не желаю позволять, не позволю!

— Передайте свою власть Политцентру!

— Вы — Политцентр? Вы — Центропуп! Большевики оторвут у вас власть вместе с вашими же руками.

— Да как вы смеете?!

— Неужели нечем остановить красных?

— Пушки Японии! Танки Америки! Войска этих стран остановят большевиков!

В ресторан торопливо вошел генерал Жанен.

— В городе творится бог знает что, господа. Я отдал приказ чешскому гарнизону немедленно взять охрану города в свои руки. Приказал поставить охрану в Государственном банке и у тюрьмы. Из банка эвакуируется имущество. Караул обезоружил похитителей, когда ящики с золотом уже стали накладывать на повозки. Около тюрьмы происходит бой, — объявил Жанен.