Красные и белые

Гул, словно морской прибой, развалил волжскую тишину. Слабый голосок Ларисы утонул в этом самозабвенном гуле; всем своим существом ощущала она сейчас любовь к человеку, которого матросы никогда не видели. Ее прежние представления о популярности, славе, величии распались перед такой яростной силой восторга. В этих криках было не слепое поклонение новоявленному герою, — в них жило почти детское доверие людей к человеку, ставшему необходимым.

Августовская, переполненная звездами ночь повисла над Волгой: стволы орудий блестели от лунного ускользающего света. Флотилия шла по черной обманчивой реке: проползали обломанные снарядами сосны, затонувшие баржи, сгоревшие избы. За бортами по-прежнему журчала все видевшая и ничего не помнившая вода, сотни лунных тропок, вертясь и ломаясь, уходили на дно.

Прижимаясь к холодному борту, Лариса размышляла о том, как обыденно готовятся к бою рабочие и матросы. Неужели они не сознают значения подступающих минут?

Флагманский миноносец с погашенными огнями рассекал волжскую воду. Лариса едва различала на мостике фигуры капитана, штурмана. За «Прочным» чуть обозначились силуэты «Прыткого» и «Ретивого» и буксирных пароходов, переделанных под канонерские лодки. На всех этих «Ванях», «Ольгах», «Ташкентах» замерли в нетерпеливом ожидании десантники Маркина.

Для Ларисы тоже наступило мучительное ожидание сигнального выстрела. С этим выстрелом красная флотилия откроет ураганный огонь по Казани, по судам адмирала Старка. Она посмотрела на фосфоресцирующие часики: до сигнала оставалось четыре минуты. Появилась болезненная сухость во рту, перед глазами резко обозначились берега. Тугие всплески воды трещали, как жесть, — неприятно и громко запульсировала настойчивая мысль — что принесет ветер случайности?

Налет красной флотилии был неожиданным и поэтому особенно страшным. Из Волги вздыбились кровавые фонтаны, на берегах вспыхнули нефтяные баки, над городом встала зловещая стена дыма и пепла.

24

Сивые полосы тумана колыхались над орешником, заливали лощины. Из туманной зыби смутно проступали нахохленные всадники. Азин ежился под мокрой буркой; с каждой ворсинки падали капли, к рукам прилипали пожухлые листья. Недовольно спросил Шурмина:

— Мы не заблудились?

— По-моему, нет. За этой рощей должны быть белые окопы, — неуверенно сказал Шурмин.

Подъехали Северихин и Дериглазов.

— Подались слишком влево, — предположил Шурмин.

— Вправо-влево, вперед-назад! Разведчик мне, а еще местный житель. Может, мы очутились в тылу противника? Вот будет весело…

— Неосторожность к добру не приводит, — проворчал Северихин…

Азин не спал, выматывая себя и командиров. Его коротенькие распоряжения, как тревожный звон, разносились по всем батальонам и ротам. Пешие и конные разведчики непрерывно следили за всякими переменами в расположении неприятеля, но все же Азин сам решил осмотреть позиции. Неожиданно навалившийся туман помешал разведке: Азин и его товарищи заблудились в роще. Вокруг них шептались капли, клубились испарения, мочажины казались бездонными ямами, сырая тишина подозрительной. Влажно стучали лошадиные копыта, глухо брякали стремена.

— Странное у меня ощущение, друзья, — заговорил Азин. — Прошел месяц, как мы покинули Вятку, а будто пронеслось десять лет. Что ожидает нас? Если можно было бы заглянуть в собственное будущее? А ведь смешно — нам всем вместе нет ста лет. Я еще девок-то не любил, только напевал: меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей. Давно ли мы не знали о существовании друг друга. А теперь у нас и беда одна, и мечта одна революция. И если я погибну, то за одно это слово. Помолчи, — остановил он Северихина. — Знаю, скажешь — для революции надо жить…

— Вот именно!

— Да, жить охота. И девок любить охота, и самогонку пить, и делать что-то такое, что не пахнет ни кровью, ни порохом. — Азин вытер засеянные каплями щеки.

— А ведь как-то надо выбираться из рощи, — напомнил Шурмин.

Туман понемногу рассеивался, из вязкой белой мглы потянуло дымом, деревья поредели. Всадники выехали на опушку и натолкнулись на сторожевой пост белых. У костра сидели солдаты — дымные тени их раскачивались на траве. Еще можно было повернуться и скрыться, но, сдвинув на затылок папаху, Азин направился к костру. Солдаты повскакали с земли: предостерегающе звякнули винтовки.

— Кто такие? — спросил вислоусый фельдфебель.

— Что за часть? Где командир? — ответил на вопрос вопросом Азин. Расселись, как в кабаке. Десять минут наблюдал за вами, а вы хоть бы хны. Ты — начальник поста? — надвинулся он на фельдфебеля. — Почему не вижу часового?

— Вон часовой и подчасок с ним, — слегка оробел фельдфебель.

— Ну и дурацкое место выбрали. От красных спрятались, а что творится рядом — не видите. С соседями связался дозором?

— Так точно! Левее, на берегу Казанки, чехи. А вправо, за рощей, охранение кавалерийского полка. Место у них глухое, — того и гляди, азинцы пролезут. Может, проскочите, узнаете, начеку ли они? Закурить не найдется? — попросил фельдфебель.