Красные ирисы [СИ]

Не увидел. И еще раз попытался рассмотреть цветы.

Я тут вырос. В этом городе, плашмя лежащем на побережье. Узкий, прижатый к проливу, он прерывался большими степными пространствами, что покойно лежали между городскими районами. Пацанами мы бегали «на море» или «в степь». И все пацаны города имели то и другое, как принято сейчас говорить «в шаговой доступности». Это ли не прекрасно? Я гордился своим детством, наполовину степным, наполовину рыбацким. Думаю, Алишу во мне привлекли как раз остатки этой пацанской дикости. И она с большим удовольствием играла в подчинение, когда я временами вспоминал, какой я прямо-таки генерал песчаных карьеров. Ну, почти.

В наших дворах у всех росли ирисы. Расцветали всеми цветами радуги, выстраиваясь, как на параде, венчали сабельные листья белыми, голубыми, синими, терракотовыми, оранжевыми, мрачно-фиолетовыми, да, к радости Алиши, почти совершенно черными роскошными цветками. Все цвета и оттенки, кроме алого. Помню, я искал в палисадниках красный ирис, просто было интересно, есть ли такие. Их не было. А про черные деревья болтали вечерами, сидя на лавочке и пугая друг друга детскими страшилками. В черном-пречерном саду, среди черных-пречерных деревьев, стоял черный-пречерный дом. И дальше, что там дальше? Девочка-девочка, подойди ко мне…

Сверху я никак не мог понять, точно ли красные пятна рядом с белыми и синими — тоже ирисы. Это раздражало, глаза слезились от напряжения. И какое мне дело? Но вдруг они все же там есть. Бардовый, как мне смеясь, объяснила мама, на самом деле — цвет бордо, бордовый. Еще можно сказать — багровый. Это слово тоже не подходило.

А вот Алиша не стала бы топтаться, вытягивая шею и моргая.

Я спустился к дороге, оскальзываясь подошвами по сочной майской траве. И пошел к старым воротам, в которые была врезана калитка, крашеная облезлой голубой краской. За воротами уже волновался, взлаивая, невидимый Шарик. Или Букет. Или Барсик.

Просто спрошу, повторял я, подходя к воротам, постучу и спрошу. Улыбнусь, кивну.

Девочка оказалась перед воротами раньше меня, вывернулась из переулка, укрытого густой смородиной. Мельком посмотрев, нажала невидную кнопку и стала ждать, переминаясь потертыми кедами на пыльных ногах.

Я остановился в нескольких метрах дальше и стал деловито тыкать пальцем в экран телефона. Пусть войдет, подожду и тогда уже…

Калитка открылась, и она молча шагнула внутрь, Шарик замолчал, прошелестели, удаляясь, легкие шаги. Теперь их там двое, подумал я, пряча мобильник в карман. И еще хозяин. Или хозяйка.

За соседним забором, с другой стороны улицы показалась любопытная голова в тугой косынке. Я задумчиво посмотрел в небо, ругая себя за дурацкую нерешительность. И совсем разозлясь, подошел и сильно нажал кнопку с блестящим кружком в центре. Стоял, гадая, кто откроет — блондинка с косичками или брюнетка с круглыми, еще детскими щеками.

Дверь распахнулась. В проеме стоял высокий старик, немного пригнувшись, чтоб лбом не упираться в верхнюю раму. С хмурого лица смотрели выцветшие глаза под густыми серыми бровями. В одной руке он держал рваную тряпку, другой не отпускал круглую ручку калитки.

— С жэка, штоль?

— Извините. Я недавно приехал. Увидел вот сверху, с горы.

Старик молча смотрел, ожидая продолжения. Тряпка свисала с жилистой коричневой руки, как мертвая кошка.

— Цветы. Я просто спросить хотел. У вас ирисы.

— Чего? — брови приподнялись на запеченном солнцем морщинистом лице.

— Петушки, — поправился я, — у забора там. Мне показалось, бордо… э, красные растут? Смешно, да? Я просто тут жил, в детстве, и…

— Звать как? Не Петровкиных сын?

— А? Нет, я не тут, в другом районе совсем. На пятом Самострое. Неважно. Просто увидел цветы, никогда не видел, чтоб — красные. Именно ирисы, петушки которые. Хотел спросить.

— Так спрашуй.

— Я и спрашиваю! — я сердито посмотрел в невозмутимое лицо, похожее на растресканную глину, — зайти можно? Посмотреть поближе.

Старик молча распахнул калитку и отступил. Сказал мне уже в спину отрывисто:

— Орлик не укусит, цепь короткая. По дорожке иди.

Шарик, оказавшийся Орликом, гремел цепкой, взлаивал и рычал, показывая десны, но, когда я прошел дальше, умолк и стал клацать зубами, выгрызая из лохматой шерсти блох.

Я шел мимо парадного строя тюльпанов. Невероятно алых и пронзительно-желтых. Миновал растрепанные кусты пионов, утыканных такими же растрепанными огромными цветами. Розовыми и белыми. Дорожка вильнула мимо уже знакомого погреба, похожего на запертую хоббичью нору. И уткнулась в забор, разукрашенная орнаментом черной тени. На границе тени они и росли, среди расступившихся белых и синих собратьев.

Я сначала стоял, разглядывая. Потом подошел совсем близко и присел на корточки, приближая глаза к самым лепесткам. Она так же сидела тут, подумал и забыл, утекая вслед взгляду, приглашенному правильными, пугающе совершенными изгибами.