Красные камни Белого

Поселок оказался небольшим – примерно в тридцать-сорок дворов – и, судя по всему, зажиточным. Дома добротные, каменные, крыты черепицей. Рядом с каждым – подсобные строения: амбары, коровники, птичники… На склонах пасутся овцы и коровы. Позади каждого дома ухоженные огороды и фруктовые деревья – плодородная долина была благосклонна к своим обитателям. Но сильнее всего Осчика задели мощеные улицы.

Мощенные камнем улицы!

На долбаном Ахадире! В заднице Вселенной! В малюсеньком поселке нечистых!

– Вальдемар! Мы открываем огонь!

– Отлично!

– Носовые орудия – огонь!

Цеппель задрожал. Не содрогнулся, как это случается, при залпе тяжелых, хотя бы восьмидесятимиллиметровых пушек, а задрожал, когда из носовой башни стали торопливо вылетать снаряды.

«Так будет с каждым… С каждым…»

Внезапный удар, на который рассчитывал Вандар, удался. И хотя спорки подняли тревогу, едва «Черный Доктор» выплыл из-за горы, подготовиться как следует им не удалось. Пока люди поняли, что происходит, пока сообразили, что нужно все бросить и спасаться, пока бежали…

– Носовые орудия…

Две тридцатишестимиллиметровые пушки открыли огонь издалека, скорее растрачивая снаряды, чем нанося серьезный урон, но Вандар знал, что делал: паника шарахнула по спорки гораздо сильнее свинца. Люди превратились в стадо, и о серьезном сопротивлении можно окончательно забыть.

– Больше огня, ребята! Точнее! Больше, чтоб меня манявки облепили! Разорвите их!

И ребята разрывали.

По мере приближения к поселку орудийный огонь стали поддерживать «Шурхакены» – пулеметчики косили спорки не хуже пушкарей, а когда цеппель оказался над поселком, в дело вступили бомбометчики.

В стандартное снаряжение «Черного Доктора» входили пять стокилограммовых бомб. Держатель находился позади гондолы, а потому Осчик не увидел собственно сброс. Зато порадовался результату: бомбы легли ровной цепочкой, полностью снеся несколько домов на главной улице поселка.

– Да!

Величие разрушения полностью захватило галанита.

Он не слышал стонов умирающих, но воображение услужливо рисовало картины их гибели: разорванные осколками и посеченные пулями тела, перекошенные рты, слезы… Он не слышал проклятий, что посылали чужакам спорки, но смеялся над ними. Не чувствовал запаха пороха и крови, но раздувал ноздри так, словно находился рядом с разгромленным поселком. И возбужденно сжимал кулаки, шепча про себя:

– Да! Так будет с каждым. С каждым, кто посмеет встать у нас на пути. С каждым!

Остановившийся взгляд, улыбка, превратившаяся в оскал, скрюченные пальцы… Мельком посмотрев на Осчика, Вандар оторопел. Но тут же взял себя в руки и отвернулся, едва слышно пробормотав:

– Свинья.

Никогда и ни при каких обстоятельствах капитан пиратов не оставлял на борту садистов. Профессиональных убийц – пожалуйста, сколько угодно, но от скотов, получающих удовольствие при виде умирающих, Вандара воротило.

И, глядя на застывшего в экстазе Осчика, дунбегиец вдруг подумал, что решение убить галанита в конце экспедиции было правильным не только с деловой точки зрения: он не просто уберет ненужного свидетеля, но заодно избавит Герметикон от большой мрази.

– Кажется, мы преподали им урок, – кашлянув, произнес Вандар, избегая смотреть на Осчика. – Теперь они вряд ли сунутся к храму.

– Продолжим, – предложил галанит. – Нужно убить всех. – И широко ухмыльнулся: – Всех, всех…

Ему было хорошо.

А над скалами Ахадира поднималось красное зарево.

* * *

– Астролог! Что у тебя?

– Вижу Чурсу, капитан! Мы в точке перехода!

Цеппель равномерно гудит… Нет, гудит не цеппель, а первый контур астринга. Гудит, заставляя слегка дрожать корпус небольшого корабля. Кузель работает на самых малых, только для того, чтобы компенсировать встречный ветер, а потому экипаж точно знает, что вибрация – от астринга. От хитроумного устройства, способного забросить их на далекую звезду. Экипаж чувствует дрожание цеппеля и думает одно:

«Впереди Пустота…»

Нет сейчас других мыслей. Когда впереди Пустота, думать о другом не получается, как ни старайся.

– Идем на Чурсу!