Умница – и язык вероятного противника знаешь, его сейчас в СССР наравне с немецким преподают. Однако же вот времена – по анкете у тебя год рождения тридцать третий, в этом возрасте в бесконечно далеком уже двадцать первом веке знал я одну особу, что два раза успела замуж сходить и развестись. А тут нравы совершенно другие, год быть знакомыми даже не до свадьбы, а до «этого самого», обычное дело. Конечно, всякое встречается, и про фронтовых ппж все помнят, – но и недотрог воспринимают абсолютно нормально, пальцем у виска не крутят, как в иное будущее время. Как там человек один (был другом моего отца) рассказывал, его дочка-десятиклассница из школы пришла в слезах: «Семнадцать лет, и еще ни одного парня не было – ты что, дефективная?» – лучшая подруга узнала и перед всем классом выставила на смех.
А когда все натанцевались, я снова взял гитару. И сыграл песню, что должна по сценарию войти в наш фильм. Который не завершен – предстоит Леониду Иововичу еще финальные сцены снять. Как партизаны принимают последний бой с немцами, окружившими лесной лагерь – и нельзя прорываться и уходить, межвременной канал оборвется, надо держаться, пока там не завершат. И уходят в межвременье сначала первый из посланцев, с Чародеем вместе, – а затем, раз другого выхода уже нет, второй гость из будущего предлагает, всем, кто живой: уходите в иновременье, куда вас выбросит, все лучше, чем здесь конец. И ныряют в «окно» снайперша Таня, еще кто-то из партизан, Петруха, последним командир. Который спрашивает у пришельца: «Ну, а ты?» – «А обо мне не думайте, я прорвусь!» И когда немцы окружают землянку, лишь кнопку нажать – вспышка в тысячу солнц, и возносится в небо багровый гриб.
И титры в конце – товарищ режиссер обещал, и я насмерть стоять буду. Посвящается Марии Кунцевич, Ганне Полищук, Степану Карасеву – членам съемочной группы, в процессе создания фильма погибшим от рук бандеро-фашистской сволочи. Маша – служанка пани Анны, Ганна – девушка с котом, Степа тоже где-то в массовке отметился. Знаю, что Линник с птенцами к бандеровцам никакого отношения не имеет – но пусть будет так.
За полночь уже народ расходиться стал. А Тамара говорит:
– Валентин Георгиевич, позвольте я вам тут прибраться помогу? И посуду помыть. Я смотрю, неухожено тут у вас совсем! Ну а после, до утра – могу вот на этом диване как-нибудь.
А у меня сил нет даже послать ее подальше, не то что с горой посуды разбираться.
– Ладно, как хочешь, – только зачем же на диване в гостиной? Вот комната отдельная, изолированная, под будущую детскую я думал, эх! Но диван там тоже имеется. Белье постельное в шкафу сама возьмешь, и ночную рубашку тоже, вот на этой полке, не в этом платье же тебе спать – и не бойся, тут половина вещей совсем новые, не надетые ни разу. Маша выше ростом тебя была, но уж как-нибудь. И дверь в комнату запереть можно изнутри, если захочешь.
А наутро, когда я девушку на своем ЗИМе подвез, она на прощание мне шепнула, ужасно смущаясь:
– Валентин Георгиевич, а я дверь не запирала. Даже приоткрытой она была. Вы не подумайте, я не такая… Просто хотела вам помочь, чтобы вы оттаяли.
Выскочила и убежала, не оглядываясь. До подъезда Академии – лишь накидка развевается как вымпел.
Ну, а мне как должно, на тренировки нашего «Рассвета» (название аналога «Вымпела» иной истории решили таким же сделать, как нашего проекта в целом – чтоб супостатов запутать, что ли?). И в Академии мне, в вечернюю смену, – так что, Тамара, с тобой мы даже на учебе в разных плоскостях. И если новой операции не будет, не пересечемся.
В этот день советские атомарины впервые в этой истории вошли в Тихий океан.