Красные карлики

– Ты с индексом? – вроде бы небрежно, а на самом деле с опаской спросила курчавая продавщица наркотиков.

– Восемь-а, – так же непринуждённо отозвалась Нурита.

Ох! Индекс 8-а, рубрика «политическая опасность»! Значит, открытая радикалка, активистка. И-К-Б, спаси и сохрани, чтобы не влипнуть в индексное преступление! Ни в одну приличную тюрьму не примут, будешь мотать срок в позорном заведении, где ни спортзала, ни бассейна.

– Но ты, дядя, хорош! – Нура перевела орудия на ошалевшего Джомара. – Как ты докатился, как стал туанским шпионом?! за сколько слизнякам продался?

Вот вам секретность, закрытые заседания и подписки о неразглашении! Сколько ушей, столько сплетников. Какой-нибудь один сболтнул, вдобавок приврал и переврал, другой свистнул, третий шепнул, и твоё имя уже треплют почём зря!

– Каким туанским? что ты мелешь?!

– Сведения из надёжных источников – Джо Мошковиц загнал имперцам наши планы.

– Враньё!!

– Отмазывайся теперь!

Все тут же от них разбежались, вокруг образовалась зона отчуждения. Жуть, политическая террористка и предатель Родины! Если кто-то стоял с ними рядом – значит, общался, проникся изменой и заражён ею навсегда.

– А на вид такая цыпочка, такая симпатяшка! – каялась в своих заблуждениях профессиональная воровка, обращаясь к лупоглазой, вроде жабы, женщине, которая заманивала девушек для своего дружка-маньяка. – Нипочём не подумаешь, что враг народа!

– Ну мы-то людям не враги. – Жаба взяла ворюгу под ручку. – Идём от них подальше!

– Ты опозорил род людской, – без передышки давила Нура на Джомара. – И род Мошковицев! А вот я выяснила, что у нас древние, славные корни. Моя пра-пра и много раз «пра» бабка была та самая Жанна д'Арк, которая стреляла в Гитлера. Стыдно не знать своей истории! Я иду по пути предков, все они сражались за свободу.

– Бомбистка. – Джомар кое-как обрёл дар речи. – Чем читать подрывные пособия, лучше бы логику учила. Тогда бы ты сообразила: за продажу потенциальному противнику любых планов не дают шестьдесят лет. От двух пожизненных и выше, если не лучевание. Ты на каком курсе тюремного университета?

– Первый год, – гордо выпрямилась Нура. – Всего влепили шесть. Предлагали в колонии, там год за полтора идёт, но я не хочу быть в отрыве от тварищей.

– Тебя ещё учить и учить, – устало молвил Джомар тоном много прожившего и повидавшего старца. – Скажем, искусству меньше трезвонить. Я так понял, ты свой биофак не окончила.

– Успеется. В крайнем случае, здесь доучусь экстерном. Ты хочешь мне внушить, что не имел дела с туанцами?

– Надеюсь, это до тебя само дойдёт. Никогда не стремился перековывать взбалмошных девчонок; педагогика не по мне.

– Я не девчонка, а женщина.

– Поздравляю. Да, кстати, – Джомар нажал клавишу, крышка откинулась, и пружина вытолкнула пластинку, – в тридцать втором я купил у тебя диск Хлипа. Извини, что обещал и не поставил тебе stam-конвертор – обстоятельства мешали. Диск возвращаю, за мной ещё двенадцать бассов.

– Да ладно, будет тебе, – хмыкнула Нурита, приняв носитель. – Если неймётся, внеси их насчёт «Ассоциации жертв Тридцать седьмого». Вряд ли я уговорю тебя пожертвовать их Партии или другим экстремалам… И как диск? не устал слушать столько лет?

– Отнюдь. Есть азбучные истины, которые надо повторять всегда. Жаль, что я поздно это понял.

Интермедия

Я не стал ни звонить матери, ни связываться с Прис. Ни тем более обращаться в газеты или к правозащитникам.

Представьте, как бы это выглядело. Первые два варианта опустим – терзать близких людей я не собирался, – а третий вёл прямиком в Даглас-центр, причём как бы не пешком по трупам. Положим, Норр попал в немилость и уволен с должности, но его братья-безопасники – народ смекалистый и хваткий. Уверен, слежку за матерью и Прис установили тотчас же, как потеряли мой след на «Гулливере», а может, и славного судью Колта под контроль взяли. Но случись мне где-нибудь заявить о себе: «Я Албан Хассе, похищенный Министерством обороны», как свидетели стали бы один за другим стремительно исчезать или отрекаться от того, что видели и слышали. А первым исчез бы я.

Нельзя никому доверять – надо исчезнуть самому.

Как в известном лонгселлере: пришли жёны-мироносицы ко гробу, а там только пелены лежащие и плат, который был на голове.

В общем, и Фома бы не поверил, даже вложив перст мне в подреберье, где штекерный порт.

Я стал почти неузнаваем – иное тело, чужое лицо, даже фамилия присвоена номинационным отделом Баканара. Осталось имя. От него надо было избавиться, иначе смена ипостаси будет неполной, и я не смогу вырваться из прошлого. Мои убийцы казнены, мой работодатель остался с носом; надо оборвать последнюю нить.