Красные облака. Шапка, закинутая в небо

— Нет, тут что-то совсем другое. Только не могу понять, что, собственно, произошло. Пока ты рассказывал, я все ждал: вот сейчас девушка снимет маску, и ты удивишься: «Так это ты, Лия?», или «Это ты, Мзия?», или «Этери», или еще кто-нибудь. Но вышло по-другому. Если ты от меня ничего не скрыл, то, значит, сам в тот вечер не заметил чего-то важного, в чем и было все дело. Некрасивое лицо тут ни при чем. Девушки из-за этого не плачут… Ты дальше пешком?

— Да, пойду потихоньку. — Джаба показал в сторону спуска Элбакидзе.

— А мне надо разыскать тут один адрес… Поручили в Москве передать письмо — до сих пор не собрался Ну, я пошел. Звони.

Джаба зашагал вдоль высокого деревянного забора, поставленного здесь недавно. Вдоль забора, вплотную к нему, были проложены мостки. За забором была шахта — здесь строили станцию метро. Время от времени грохот ссыпаемых в огромный бункер влажных скалистых обломков, извлеченных из глубины земли, оглушал окрестность.

Вдруг он услышал, что Гурам зовет его, и обернулся. Гурам торопливо шел за ним вдогонку, знаками показывая, чтобы Джаба остановился и подождал его. Видно, ему очень не терпелось сообщить приятелю только что пришедшую на ум мысль. Он заговорил еще издалека:

— Знаешь, что я думаю? Ты хорошо рассмотрел лицо этой девушки?

— Конечно. Иначе откуда я знал бы, что она некрасива?

— Она ведь плакала. А от этого иной раз и красавица покажется уродом. Кроме того, вы были в темном парадном.

— Ну и что? — Джаба почему-то пришел в волнение.

— Девушка тебя знает.

— Это она мне сама сказала.

— И когда ты сдернул с нее маску, она испугалась, решив, что и ты ее узнал.

— Что я ее узнал? Глупости!

— Возможно, — Гурам повернул назад и быстро пошел прежней своей дорогой, точно хотел наверстать потерянные время и расстояние.

«Все такой же… Только время вставило маленькую коробочку в большую и закрыло крышкой. Пройдет несколько лет, и время вложит эту новую коробочку в другую, еще большую».

И он тут же пожалел, что подумал так о друге детства.

В последние дни Джаба изменился. Что-то тревожило его, а что именно, он не мог понять. Быть может, возвращение Гурама вызвало в нем эту перемену? В течение последних пяти лет они виделись несколько раз, но эти свидания были как две капли воды похожи на встречи и беседы школьных лет; оба, казалось, сохраняли детские заботы и интересы, радовались и огорчались тому же, что в детстве радовало и огорчало их. Но на этот раз Джаба заметил, что Гурам говорил о своей профессии уже не так беспечно и не так вскользь, как раньше. Когда Гурам начинал рассуждать о фильмах, о киносъемке, Джаба чувствовал, что того волнует каждое слово, каждая услышанная или высказанная им самим мысль, — словом, что Гурам всей душой полюбил избранное им дело. А для Джабы работа была тем же, чем когда-то школа, только раньше он выполнял домашние задания, а теперь писал очерки и вместо отметок приносил матери зарплату.

Быть может, это головомойка, недавно устроенная ему редактором, привела Джабу в дурное настроение… Да тут еще, заодно к редакторским упрекам, присоединилась встреча с Гурамом… Тот ведь и сам, как воплощенный упрек, предстал вдруг перед Джабой на улице.

А тут еще и третий упрек… от той девушки! Этот, последний укор было труднее всего вынести.

«Я должен найти ее, непременно! Однако с чего это Гураму взбрело в голову, что я должен был ее узнать?»

Никалы и на этот раз не оказалось в театре. «На бюллетене!» — объяснила Джабе дежурная. Ящик ее стола был наполовину выдвинут, а в ящике разложен завтрак — дежурная жевала, не раскрывая рта, и старалась незаметно двигать челюстями. Внезапный телефонный звонок прервал ее занятие. Она поспешно проглотила кусок и подняла трубку.

— Слушаю… — Она не успела вытереть руку и держала трубку двумя пальцами. — Позвоните администратору, пожалуйста…

Окончив разговор, она снова повернулась к Джабе:

— Нет, я не могу оставить костюм у себя, еще, чего доброго, потеряется, и у меня вычтут стоимость… Вот поправится Никала, ему и отдадите.

— Так я, пожалуй, позвоню к вам дня через два-три.

— Да, пожалуйста, позвоните, если даже буду дежурить не я, вам скажут, здесь ли Никала… Чтобы вам зря не приходить.

Выйдя из театра, Джаба завернул в универмаг. Шпага Меркуцио разорвала газету, в которую был завернут костюм, и он попросил у продавщицы в отделе готового платья оберточную бумагу. Девушка в форме с эмблемой магазина положила перед ним на прилавок толстый серый лист. Джаба развернул газету, сложил поаккуратнее бархатный костюм.

— Извините, пожалуйста, где вы это достали?

Джаба обернулся. Дородная женщина с двойным подбородком стояла рядом. Джаба ничего ей не ответил, только нарочно развернул еще раз старинное одеяние, расправил узкие, тесные рейтузы — думал, что женщина разочаруется и отойдет, но не тут-то было.

— Какая прелесть! — женщина проглотила слюну. — Сколько заплатили? Купили с рук или из-под прилавка? Где?

Джаба огляделся с таинственным видом и шепнул еле слышно:

— У Никалы.