Затем занимался со своими одноклассниками: сыном богатой купчихи Воронковой — Николаем и сыном хлеботорговца Меньшенина — Сашкой. Николай — парень общительный, способный, но очень беспечный. На учебу ему было наплевать. Он знал, что маменькины деньги гораздо дороже школьного табеля. Сашка Меньшенин не отличался ни рвением, ни способностями. Это — типичный второгодник.
Самому мне надо было получать только пятерки: я учился на земскую стипендию и был освобожден от платы за учение. Земство давало на меня отцу по 25 рублей в год.
С одной стороны, я усваивал на «пять» гимназические науки, а с другой — невольно изучал и сравнивал жизнь людей. А в жизни чего только не насмотришься, особенно летом, когда едешь на каникулы домой. В летние месяцы я обычно работал с матерью в поле и иногда у соседей кулаков — Якова Нестеровича Пермякова и Харитона Константиновича Голикова.
А сколько в это время перечитано было фронтовых писем неграмотным солдаткам, сколько «отписано» ответов в действующую армию! И что ни письмо, то рассказ о горе, о беде.
И опять у меня возникало множество вопросов, о многом хотелось спросить. Но кого?
Были среди учителей благородные люди: математик Александр Федорович Румянцев, учитель немецкого языка Александр Петрович Клейн, словесник Виктор Михайлович Можгинский, географ Николай Федорович Дементьев, учитель пения Павел Павлович Бучельников. У них нет-нет да и проскальзывало какое-нибудь замечание насчет «порядков» в Российской империи. Однако учителя были далеки от нас. Впрочем, и теперь не с каждым поговоришь, нет, не с каждым…
Но об этом потом, а сейчас надо спать. Ведь прошлую ночь почти не спал и сегодня опять засиделся за дневником.
Нравится мне заниматься этим, вспоминать свою жизнь, которая — я теперь ясно вижу — нелегкой дорогой вела меня, но в правильном направлении — к пролетарской партии большевиков.
Странно подумать, что раньше я не вел дневник. Вот уже второй день я все мечтаю, как приду вечером домой, достану свою тетрадку и сяду писать.
Арька Рабенау спрашивает сегодня: «Ты что, как лунатик, ходишь?» Я ему ничего не сказал. Арька — мой друг. Но дневник — тайна от всех. Я только для себя пишу. А если решишь, что покажешь другим, может не получиться такая откровенность.
Все думаю о том, что у меня спросили в укоме, когда принимали в партию коммунистов.
Хорошие люди встречались мне за эти годы. Многое они мне объяснили, но и с их помощью я часто не мог выбраться из лабиринта встававших передо мной вопросов. Тогда обратился к книгам. Вместе с Арькой Рабенау, Петей и Мишей-Скворцовыми, Грибусей Доновым, Костькой Елисеевым, Шурой Комлевым и другими гимназистами я уже два года состою в литературно-философском кружке. Странно, что создать его помог нам учитель закона божия протоиерей отец Тихон Андриевский, да еще вопреки воле директора гимназии В. С. Максимова.
В кружке прочитали и разобрали некоторые произведения Достоевского, Белинского, Льва Толстого, Михайловского. Добрались даже до Гегеля. Касались и биологических тем — читали Мечникова и Спенсера. Все это сначала подорвало, а потом и совсем разрушило мою веру в бога.
Но только после Октябрьской революции мы добрались до главного. Взялись за изучение Карла Маркса, узнали о Ленине. Вот где разрешение наших споров, вот у кого надо искать настоящую правду жизни!
Расширился у меня и круг старших друзей, к которым можно обратиться за советом. Я сильно доверяю товарищу Федорову, который возглавляет наш уком, и другим вожакам камышловских большевиков. Это все люди из народа.
Федорова Антипа Евгеньевича я знаю давно. Общительный, хотя и суровый человек, он работал, раньше приказчиком в магазине братьев Выборовых. Никто ничего не подозревал: приказчик как приказчик. А когда произошла революция, выяснилось, что Федоров давно состоит в большевистской партии. Служба в магазине помогала ему скрываться и выполнять партийные задания.
У меня теперь есть пример в жизни. Я хочу стать таким, как старые коммунисты-подпольщики, которые еще при царизме, не боясь каторги и смерти, выступали за народное дело.
Полмесяца не прикасался к дневнику: много работы, много событий. Думал, что уже никогда не притронусь к своей тетрадке, но сегодня достал ее из стола, перечитал все записанное и решил продолжать дневник.
Около двух недель заведую конторой уездной газеты «Известия». Неожиданно вдруг вызвали в уком и предложили:
Давай, товарищ Голиков, иди заведовать газетной конторой.
Я вначале даже опешил. Никогда не рассчитывал на такую должность и представления не имел об этой работе. Но со мной в долгие объяснения не входили.
Надо, — говорят. — Не такое теперь время, чтобы ждать, пока вырастешь. Берись за дело, осваивайся, а мы поможем.
И еще добавили:
Запомни на всю жизнь: раз партия дает поручение, твое дело с честью выполнить его…
До меня этой конторой заведовала одна «левая» эсерка. Она прибрала к рукам издательство и чувствовала себя в нем полной хозяйкой. Ее сняли по требованию укома и назначили члена РКП, т. е. меня.