Красные озера

Запрятал подальше все колющие, режущие предметы, а также веревки, ремни и шнурки, примирительно побеседовал с сыном и с тяжелым сердцем покинул свое обиталище.

Только выскочив на улицу, он едва не столкнулся с ковыляющим в его сторону дедом Матвеем, которого в селении почти все так и звали. Дед сильно хромал, но шел бодро, как бы подскакивая на здоровой ноге.

– А я к тебе, Лука, – сказал посетитель старческим, но еще крепким голосом. – Глянь-ка валенки, не греют совсем.

Старик протянул войлочную обувь, достаточно поношенную, но в хорошем состоянии. Лука ощупал голенище и подошвы и, не найдя изъянов, проговорил задумчиво:

– Да нигде ничего не прохудилось, войлок плотный, – затем добавил громче: – Все с ними нормально, дед Матвей, носи на здоровье!

– Нечего, выходит, чинить? – спросил старик в недоумении и как-то растерянно пожал плечами.

– Нечего.

– Значит, от старости ужо ноги тепла не чуют.

Матвей принял обувь обратно и развернулся в сторону своего двора. Некоторое время они с Лукой шли вместе.

– У завода был вчера? – спросил старик, чтобы в тишине не идти.

– Был. Строительство, конечно, знатное затеяли.

– Ага. А чего они по котловану ползают да не делают ничего?

– Радлов мне вчера объяснял, мол, котлован расширить нужно. Здание вроде как слишком большое получится.

– Ага, – повторил дед и часто-часто закивал головой, движением этим и глухим своим «ага» придавая себе сходство с филином. – Ох, и суматоха там вчера вышла с этим убийством! Слыхал ли?

– Мне вчера никто ничего толком рассказать не смог. Поэтому все равно что и не слышал. То ли убили кого, то ли сам утонул.

– Деваху мертвую на болотах нашли, – объяснил Матвей.

– Где нашли? Утопленница все-таки?

– Да не, – старик замахал руками. – Убили ее. Аккурат у монастыря лежала.

– Давно ли?

– Вообще-то давненько.

Инна жила довольно близко, от Луки через три дома, поэтому они с Матвеем вскоре поравнялись с жилищем старухи, но разговор прекратить не захотели – встали сбоку у крыльца, под оконцем, да продолжили.

– Недели три, получается, с того момента вышло, – рассказывал Матвей. – Слух-то до нас больно поздно дошел.

– И неизвестно, кто убил? – спросил Лука и вдруг какой-то укол внутри ощутил, вроде как предчувствие опять его кольнуло.

– Да не хотят расследовать, кому надобно! Вон, с год назад в сторожке-то на железнодорожной станции мужичка убили. Кто убил? Бродяги! А разве их тогда поймали, разве посадили? Ни шиша не сделают, а звездочку нацепят. Здесь, думается мне, тоже бродяги.

– А вчера вроде как на рабочих наговаривали, – предчувствие внутри заволновалось, закололо сильнее, и Лука оперся о стену дома, где жила Инна, чтобы не упасть – почему-то ноги подкосились.

– Какие рабочие! Рабочие к нам недавно приехали. А тот случай аж в середине апреля произошел. Оно и верно, от пришлых людей всегда беды жди, вот приезжих и обвинили, – Матвей беззвучно пошевелил губами, как бы собираясь с мыслями, и закончил: – Только от чужих и правда беды жди, а с девахой не их вина. Бродяги, – повторил он свою догадку уверенней. – Шнырял один из них или двое по лесу, глядь, девка по ягоды пошла. Ну и напали, значит, на нее.

– Почему ж по ягоды?

– Смешной ты, Лука, – Матвей расплылся веселой улыбочкой. – Зачем еще одной по лесу бродить? За ягодами или за грибами. А тут он, злодей. Ох, изловить бы его! Деваха, говорят, молоденькая. Жалко.

– Верно, молодым бы жить да жить, – сказал Лука первую попавшуюся прописную истину, лишь бы беседу поддержать – видно было, что Матвей давно ни с кем не общался от одиночества и очень теперь хотел говорить дальше.

– Вообще, я тебе скажу, – продолжал старик, – времена теперь не те. Прежде-то сроду не бывало такого.

– Наверняка было, люди не меняются.

– Ага, не меняются! Еще как меняются! Раньше что? Дверей не запирали совсем. А сейчас запираем, хотя соседи прежние и все знакомые. А запираем! Люди, выходит, поменялись как-то внутренно. И не было таких вот убийств, и не говори!

Лука поначалу закивал, но тут же вспомнил одну историю и попытался поспорить:

– Дед Матвей, а ведь в твою молодость, я слышал, было громкое дело. В Городе студент сокурсников до смерти заморил.

– Все равно не то, – возразил старик. – Сектант он был. Тогда вообще-то религию не запрещал никто, но и не одобряли. Вот у него и переклинило, вроде как от протеста. Ну все в крик, мол, опиум для народу и прочее. Я ж в самое то время в Город и ездил, посмотреть страсть как хотел на житье-то городское. Даже остаться думал. Молодость-то сомнений не ведает, – дед тяжело вздохнул. – Ага. А студента на поселение, в колонию недалече тут определили.

– Не тот ли это мрачный дед, что у старообрядцев теперь главным ходит? На юге-то.

– Ну коли посмотреть, так на юго-востоке выйдет. Да, он это и есть. Только старообрядцев там нет почти. Всякий сброд селится. Колонию как закрыли, все с нее – туда, и живут, у кого срок кончился или по амнистии кто.

– Там же вроде чужаков не принимают? Я слышал, и воды не нальют, если к ним забрести ненароком.