Красные озера

«С заводом что-то опять», – заключил Лука и, устав от размышлений, поднялся на ноги да размял отекшую от неподвижности спину. Осмотрел знакомые ковры, коими вдоль и поперек устлана была комната, так что пола вовсе не видно, все сплошь узорчатая мягкость, затем приблизился к окну.

Радловский дом стоял на возвышении возле холма, образованного склоном древней горы, потому отсюда одноэтажное селеньице у озера казалось чуть ли не плоским и просматривалось как на ладони. В некотором отдалении от жилища местного предпринимателя тянулось два ряда убогих, низеньких домишек, дальше черной язвой буравил землю котлован, за ним раскинулось озеро. Оно было покрыто тонкой корочкой льда, кое-где уже давшей трещины и разломы. По ту сторону неровной дугой виднелась остальная часть селения, где жил сам Лука и большинство жителей – там нашлось гораздо больше участков пригодной почвы, здесь же, кроме двора Радловых и пары участков южнее, рядом с болотами, поверхность представляла собой скопище каменистых гряд. Никакого моста над озером так и не выстроили, и если кому-то требовалось попасть в эту часть селения – приходилось делать крюк по берегу. Впрочем, Шонкар был не слишком широк, его отличала скорее глубина, как многие горные водоемы, потому никто особенно не жаловался.

За дальней частью поселка земля начинала постепенно вздуваться, уходила крутым склоном вверх и превращалась в обрыв, стеной нависающий над жилыми постройками. Такой же точно обрыв топорщился и позади радловского дома, ведь долина озера некогда образовалась из-за разрушения центральной части горы. Вершина рухнула, со временем ветры и воды обтесали ее до состояния равнины, а вот прежние склоны остались нетронутыми. Фактически, поселок стоял в кольце неприступных заграждений, и выйти из этого природного форпоста можно было лишь тремя способами: либо через западную расщелину, за которой открывалась болотистая пустошь, либо через северо-восточную, где находилось устье впадавшей в Шонкар речушки, либо карабкаясь по холмам. Собственно, именно третьим способом пользовался Лука, отправляясь на свои прогулки.

Сейчас, любуясь видами здешней природы из окна, он эти прогулки вспомнил, пожалел, что не совершал их целую зиму из-за занятости, и хотел было предаться приятным мечтаниям, однако его отвлекла одна мелочь – одна крошечная белая клякса, отразившаяся в мутном зрачке и воспринятая зрением быстрее, чем разумом. А когда затуманенный мечтательностью разум проник наконец в смысл увиденного – стало почему-то не по себе.

Верхушка обрыва, очертания которого неясно маячили вдалеке, увенчана была снежной шапкой. Снег, таким образом, исчез только в низине, что представлялось уж совсем неестественным и оттого пугало.

Тут в комнату вернулся Петр. Встал рядом с другом, спросил с наигранной веселостью:

– Чего ж ты там высматриваешь?

– Мы с тобой живем в красивом месте, – загадочно протянул Лука, губы его скривились больше обычного, показывая, что улыбается он не только по болезни, но и в соответствии со своим теперешним настроением. Увы, едва зародившаяся улыбка сникла, и он добавил:

– Только понимаешь, странно как-то…

– Да, – Петр разом помрачнел. – Да. Снега совсем нет. До конца апреля лежать должен, край-то северный, а тут… пропал.

Затем Радлов порывисто указал рукой куда-то в сторону горизонта и продолжил:

– Там, видишь? Лежит. Говорят, что и по всей округе сугробы по колено.

– Чему удивляться, было же пару теплых дней в феврале, все растаяло, а больше осадков с тех пор не случалось.

– Оно, может, и не случалось, но потеплело-то тоже только у нас. К чему бы, как думаешь? Что там у тебя в книгах про такое пишут, а?

– Книги разные, – теперь перекошенное лицо выражало снисходительность. – Про климатические изменения я, знаешь, не читал. Так, какая-нибудь погодная аномалия.

– Ты, Лука, умными словечками зазря не разбрасывайся. Оно любому ясно, что аномалия, отклонение, то бишь, от нормы. А причина-то в чем? Ну сказал ты «аномалия» – что, разве яснее сделалось, как такое могло произойти?

От приступа внезапного раздражения Петр побагровел, но быстро опомнился:

– Ты прости, нервы. Иной раз навалится, причем все вместе – одно, другое, третье – а выведет сущий пустяк навроде снега.

– Случилось-то что? Сам не свой ведь ходишь…

– Да многое. Инка вот, мать томкина, из ума выжила. Жалко старуху.

– Немудрено, ей уж сколько? За восемьдесят, поди.

– Через год стукнет, – уточнил Радлов, потом помолчал немного, как бы собираясь с мыслями, и принялся рассказывать взахлеб: