Красные озера

– К Луке ведь и позднее можно. Я второй раз разогревать не буду.

– Холодное съем. Не хочу пока, правда. Тошнит.

Тома поглядела на мужа с жалостью и сказала:

– Так, может, и не ходить никуда? Сиди дома, а то свалишься еще по дороге.

– Нет, я проветрюсь.

Радлов медленно поднялся с дивана, переоделся и вышел на улицу, шаркая ногами.

Снаружи было ветрено, в подергивающемся воздухе трепыхались рваные клочья пепла, вылетавшие из заводских труб вместе с клубами дыма. Земля была покрыта толстым, бархатистым слоем измельченной породы, и ноги будто в зыбучих песках вязли.

В рабочем поселке происходило какое-то радостное движение – люди пили, пели песни, громко желали кому-то здравия. День рождения отмечали, вероятно.

А волнистая поверхность озера расходилась алыми пятнами на свету. Ветер скользил по ней невидимым потоком, гнал волну, и волна разбивалась о черно-желтый берег мириадами крошечных капелек – то ли воды, то ли крови.

Дом Луки опять стоял нараспашку – заходи, кто хочет. Изнутри доносился глухой стук и тот писклявый скрежет, с каким пила врезается в дерево.

Радлов переступил порог, осмотрел грязный коридор и зашел в мастерскую – именно оттуда шел звук. Помещение было тускло освещено лампочкой, болтающейся под потолком. На полу валялись деревянные обрезки и куски плотной ткани. У дальней стены стояли два деревянных гроба одинакового размера, еще не обитые. Сам Лука прилаживал борта к третьему гробу, как-то потерянно улыбаясь.

– Ты чего это? – удивился Радлов.

– Дали мне задание, на заводе, – обувщик выпустил из рук доски, выпрямился и тоскливо посмотрел на друга.

– Послушай… – начал Петр, но тут же осекся. Он хотел объяснить, что на завод никого не пускают, и Лука скорей всего сам для себя выдумал эту работу. Однако в голове у него среди прочих мыслей пронеслось: «Да пускай, коли так легче. Всё руки заняты». Потому он помолчал некоторое время, выдумывая, как бы продолжить фразу иначе, и наконец спросил: – Щиток отремонтировал?

– Контакты там оплавились, я новый провод кинул. Вон, лампочку примотал кое-как. Впотьмах-то как делать? Криво выйдет.

Радов подошел к готовым гробам, приставленным к стенке, потрогал отшлифованную до блеска поверхность, потом вдруг сообразил, что обе конструкции очень высокие, и поинтересовался:

– Зачем такие длинные?

– Как же, рост человека и сверху пятнадцать-двадцать сантиметров.

– Так они оба выше двух метров получились. Один, положим, Бориске, он у нас гигант. А второй-то кому?

Лука заулыбался сильнее прежнего да с совершенно неуместным и оттого пугающим радушием в голосе произнес:

– Тебе, – после чего выдержал паузу и принялся лихорадочно пояснять: – Я, знаешь, тебе лучше всех сделаю, ты не переживай! Мы ведь друзья с тобой, Петя. Мы ведь друзья! Так что я постарался по всем размерам идеально подогнать, а для обивки китайский велюр припас – он мягкий такой, очень удобно лежать будет! И погребальная постель из чистого шелка. Я другим-то ее не стану делать, а для тебя – сделаю.

Тут он еще раз повторил свое: «Мы друзья», – и резко обмяк. Встал сгорбленным столбом посреди тесного помещения, заваленного деревянными обрубками, растерянно заозирался по сторонам, словно забыл, где находится, и тихо добавил:

– Знаешь, все там будем. Ты очень-то не грусти.

Петр от испуга врос в пол напротив Луки, не смея даже пальцем пошевелить. Рот его судорожно раскрылся, сухой кончик языка с силой уткнулся в нижние зубы, а середина двинулась наверх, чтобы издать звук «я», но никакого звука не последовало.

Петр плотно сомкнул губы, тяжело сглотнул и выскочил на свежий воздух. Вот только воздух из-за дыхания завода, доходившего даже до отдаленной части селения, был затхлый и могильный.

Впрочем, очередной порыв ветра привел Радлова в чувства, несмотря на запах гари. Следом вышел Лука, спросил жалостливо:

– Ты как?

– Уже более-менее. Ты прости, что убежал, я ведь знаю, ты… – «болен», – подумал Петр, но вслух сказал совсем другое: – …обо мне так позаботился. Вон, обивку лучше всех выдумал!

Радлов усмехнулся, похлопал друга по плечу и пошел в сторону своего особняка.

Обогнув озеро, он заметил трех человек, направляющихся к рабочему поселку: одну громадную фигуру и две хлипенькие. Приглядевшись внимательней, узнал в них Шалого, его рябого собутыльника и того пьяницу, у которого они сейчас жили.

Петр ускорил шаг, чтобы нагнать троицу и уточнить, зачем им понадобилось в ту сторону, но потом махнул рукой: «Ну их. Поди, место ищут, чтоб выпить без Ленки».

Дома он задремал, однако насытиться сном не смог – вскочил через семь минут, как и всегда, и до рассвета просидел в зале на втором этаже, чтобы не мешать Томе. Сердце болело очень.

2