Красные озера

– М-да, – протянул Бориска, продолжая надрываться от хохота. – Лука-счастье-то наш совсем е…..ся, – тут его повело в сторону, но, прежде, чем завалиться набок, он закончил: – Зато теперь точно счастливый. Е….тые все счастливые.

Затем Бориска поцеловался с поверхностью стола и бесформенным мешком сполз куда-то вниз.

Лука, впрочем, ни тех, ни других разговоров не слышал. Всю неделю после похорон он безвылазно сидел дома и не знал, что происходит снаружи. Не знал также, что реально, а что – лишь видения, питаемые его горем и его неверием в это горе. Птицы мерещились по всему дому. Этих невидимых для других людей птиц он почему-то очень полюбил и даже подкармливал черной пылью с подоконника.

Однажды кто-то сзади жалобно позвал его:

– Папа, папа!

Обернувшись, Лука никого и ничего не увидел и заплакал – впервые после смерти сына.

Глава двадцать вторая. Далеко идущие планы

1

В начале марта вернулась Ирина.

Она приехала ранним утром на поезде, вышла на станции «Вешненское» в обнимку с большим чемоданом и пешком отправилась к родному поселку. Идти по бездорожью было нелегко, но ей повезло больше, чем Лизавете в прошлом году – снег отвердел и, хотя проседал под ногами, почти нигде не проваливался. Один раз только угодила она в какой-то подснежный ручеек, оказалась по колено в сугробе и промочила обувь, но быстро сумела выкарабкаться.

К дому постаралась проскочить незаметно, но ее ссутулившуюся от холода и усталости тень все равно увидели – Инна, внимательно следившая за жизнью деревни из окна, и дед Матвей, который прогуливался по проулкам, спасаясь от старческой бессонницы.

Когда Ира отперла дверь и тихонько вошла, Матвей как раз проходил за ее спиной. Приметив знакомый силуэт, он из любопытства подошел ближе и прислушался. На втором этаже от ветра болталась створка оконца, издавая противный скрип, и вскоре старик услышал крики:

– У тебя же сестра умерла! Ты не явилась даже!

Слов Ирины слышно не было – видимо, та из каких-то своих соображений старалась говорить потише, – так что содержание ссоры приходилось угадывать по гневным репликам матери:

– Ах, не могла! – пауза, во время которой, вероятно, прозвучал ответ. – Как же, жених! Не дура я, сразу поняла всё, как деньги пришли.

Потом донеслось шебуршание и приглушенный грохот, вроде звуков неуклюжей борьбы, и снова крик:

– Ничего не получишь! – и, после паузы, еще: – Нет, сказала! У меня, слава богу, хорошая дочь есть, мне ее на ноги поднять надо. Пошла вон.

Затем громче, со звенящей истерикой в голосе:

– Вон пошла, что непонятного!

Ирина выскочила на улицу, как ошпаренная, с растерянным выражением на лице, но без слез, и вдруг начала озираться по сторонам в поисках вещей. Бросилась назад, сообразив, что оставила чемодан, но никто ее не пустил.

– Мама! – позвала Ира жалобно. – Чемодан хоть отдай. Как я жить буду?

– Мне все равно. Не сможешь прожить – пойди и сдохни. Мне такая дочь не нужна.

Видимо, внутри дома тоже что-то происходило, потому что почти сразу за дверью прозвучала фраза, тише и спокойнее:

– Нет, Машенька, иди отдыхай.

Тут лицо Ирины перекосилось от обиды, из горла изошел звук, с которым люди обычно плачут, но слез по-прежнему не было. Она потопталась немного у двери, не зная, как поступить, потом сделала несколько несмелых шагов и столкнулась с Матвеем – тот ее чуть приобнял, чтобы не упасть, и поприветствовал:

– Ириша! Здравствуй. Ты почему здесь? Что стряслось?

– Она у меня деньги забрала, – каким-то неживым голосом, будто машинально, произнесла женщина и потупилась. – Я привезла. А она забрала всё.

– Ага, – сказал старик озадаченно. – Ну-ка, пойдем. Пойдем назад.

Он ободряюще улыбнулся, кивнул, как бы обещая, что все наладится, и постучал в дверь. Из дома опять раздался злобный, булькающий крик:

– Я же сказала! Пошла вон!

– Ты чего, соседка? – спросил Матвей, издав веселый смешок. – Какой же я тебе «пошла»? С бабой, что ли, меня спутала?

Ему отворила седая женщина. Расплылась в лживо-приветливой ухмылочке, рассыпалась перед гостем в извинениях, но, заметив у него за спиной свою младшую дочь, раздраженно фыркнула и сказала:

– Ты, дед Матвей, заходи. А эту я не пущу.

Старик подмигнул своей печальной спутнице и скрылся в прихожей. Звуки сквозь плотное дерево дверного полотна просачивались плохо, в отличие от оконца на втором этаже, так что до Иры доносились лишь неясные обрывки фраз:

– Не получилось у девахи… да неужто?.. нехорошо… дочь все-таки… нехорошо…

Это «нехорошо» голосом Матвея послышалось пять или шесть раз. Потом он вышел, хмурый и сосредоточенный, с чемоданом в одной руке и несколькими купюрами в другой.

– Возьми, тебе мать передала, – сказал он и как-то несмело, дрожащими пальцами протянул деньги.

– Она гроши передала, там больше было, – прошептала Ирина себе под нос, тут же спохватилась и горячо добавила, глядя старику прямо в глаза: – Послушай, дед Матвей, ты не верь ей! Не верь, ладно? Чего бы она там ни наговорила!

– Я и не верю. Да и дело не мое.

Женщина спрятала мятые купюры в карман, взялась за ручку чемодана и робко спросила: