Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

До самого краха большевистской власти глава амурских большевиков Ф. Н. Мухин видел в анархистах союзников и в конце августа 1918 года разрешил Е. Пережогину сформировать дивизион с артиллерией. Однако Дальсовнарком в лице его председателя А. М. Краснощёкова и военного комиссара Д. А. Носок-Турского уже в начале сентября разоружил отряды анархистов по Амурской магистрали и в городе Свободном. Отряд Пережогина 6 сентября был блокирован в Благовещенске и, после отказа разоружиться, разгромлен, причем сам Пережогин 13 сентября погиб в перестрелке с милицией, пытаясь освободить несколько арестованных анархистов[669].

Председатель Военно-революционного штаба Забайкалья Д. С. Шилов описывал отряд Каландаришвили без обиняков (в публикации его воспоминаний этот абзац был вырезан):

Отрядом анархистов в 400 человек на Восточно-Забайкальском фронте командовал Каландаришвили. <…> Он пользовался непререкаемым авторитетом в своем отряде, его боялись. Тем более его вина, что этот отряд был не только самым недисциплинированным на всем фронте, но это был, по существу, не военный отряд, а буйное скопище, шайка вооруженных людей, точной численности которой не знал и сам Каландаришвили, так как одни люди приходили, убегая от дисциплины из других отрядов, другие так[ ]же свободно уходили. …Огромное большинство прочих «анархистов» в отряде решительно никаких «идей» и «убеждений» не имело, и иметь не могло… <…> …Предпочитали действовать не на фронте, где они всегда были самые последние, а в прифронтовой полосе и в тылу, где они занимались открытым и смелым мародерством, не имея соперников…[670]

В день падения советского Иркутска отряды анархистов силой освободили «всех арестованных Советской властью преступников», из которых около 150 добровольцев тут же вошли в отряд Деда. Позже анархисты таким же образом «освободили» тюрьму в Верхнеудинске. По утверждению К. К. Байкалова (Некундэ), Каландаришвили считал уголовных «продуктом условий и жертвой властей», а также «лучшей силой в войне». В поздних письмах соратников Каландаришвили встречаются такие строки: «…перешли реку Ангару, вошли в город [Иркутск], уничтожали богачей, сожгли их дома, магазины, рассчитались с белыми и меньшевиками»[671].

По мнению современных историков, и в Иркутске, и в Забайкалье большевики рассматривали насилие и грабежи со стороны собственных бойцов как отличное средство их мотивации: «Анархисты нас защитят, а потому и приходится смотреть на их безобразия сквозь пальцы»[672]. Между тем выраставшие из Красной гвардии регулярные подразделения РККА тоже отличались жестокостью по отношению к гражданскому населению и были не против грабежей. Летом 1918 года на одном из мобпунктов Казанской губернии «мобилизованные заявили в один голос, что они в Красную армию не пойдут, указывая на присутствие в ней „разбойников и бандитов“»[673].

«Первая» советская власть была обильно поражена уголовщиной и активно применяла криминальные методы к многочисленным оппонентам. Даже региональные руководители могли иметь за душой не только революционные теракты и «эксы», но и тяжкие общеуголовные преступления, вплоть до разбоев и убийств. Подобное кадровое наполнение превращало и без того малопрофессиональную большевистскую власть в презираемую населением компанию пьяниц, мародеров и убийц, применявшую ко всем несогласным самое широкое насилие. Вооруженной опорой большевиков были отряды Красной гвардии, исполнявшие карательные функции и особенно насыщенные уголовщиной. Первые месяцы 1918 года в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке прошли под знаком многочисленных протестных выступлений против красных, включая десятки восстаний, нередко подавляемых с особой жестокостью; также наблюдалось большое количество инициированных коммунистами внесудебных расправ на почве классовой и национальной розни. Особенно выделяются количеством жертв большевистские погромы в Иркутске, Благовещенске и Семиречье. В связи с этим распространенный в современной литературе тезис об отсутствии заметного красного террора на востоке России весной–летом 1918 года, опирающийся на мнение о слабости коммунистической власти, нельзя признать состоятельным.