Красные пинкертоны

Он победоносно выпрямился петушком и взглянул на Камытина:

— Что я вам говорил, молодые люди?

— И я! — рвался Витёк к койке с больным.

— Без тебя известно было, — не пропускал его Камытин. — Знал бы, что такой бешеный, Ляпина взял бы. Ну-ка, где наша сумка с гостинцами?

— Э-э, голубчики! Никаких продуктов! — замахал руками доктор. — Маргарита Львовна, я попрошу, проследите. И построже.

— Сима, — передыхая между глотками, отворачиваясь от ложки, прошептал Турин. — Ты как здесь?

— Молчи, дорогой, молчи, — койка была низкой, и она для удобства опустилась перед ним на колени. — Я здесь с тобой с первого дня. Как привезли сразу после операции. Вот, Максим Серафимович, — она кивнула на врача, — распорядился. Пётр Петрович попросил и он разрешил.

— А жила где?

— Здесь и жила, при больнице. А что мне, много надо? Я возле тебя и спала. Утром постель с пола убирала.

— Ну вот, молодые люди, — доктор стал вытеснять Камытина с шофёром за дверь. — Ваше время истекло. Завтра, завтра, милости просим. Сегодня вы притомили больного, хватит с него.

— Док? — шевельнулся Турин. — Пять минут?..

— Потом, потом, голубчик, — отмахнулся тот категорически. — Вы и так нас порадовали.

— Иван? — заблестел Турин тревожными глазами. — Сунцов как?

— Плох Иван, — опустил голову Камытин и отступил назад, руки разжал, освободив шофёра, словно передавая тому слово, но Витёк понуро юркнул за его спину.

— Держись, командир, — скрипнул зубами Камытин. — Гонят нас. Придём снова скоро. Расскажем.

Турин, не понимая, перевёл глаза на Серафиму:

— Сима?..

Та дрогнула под его взглядом и, зарыдав, упала головой к его плечу.

— Маргарита Львовна! — кинулся к ней врач.

— Хоронить завтра будем товарища Сунцова, — тихо произнёс Камытин. — По главной площади с оркестром понесём геройского бойца.

Стон вырвался из груди Турина, закрылись глаза сами собой.

XIV

Ближе к полуночи, когда Странников сидел в кабинете, разбирая кучу документов, скопившихся на столе за время его отсутствия, без стука ввалился Задов. Его было трудно узнать: вместо элегантной тройки с бабочкой — синяя замызганная блуза, под ней штаны неопределённого цвета, взлохмаченный, грязный, уставший.

— Дежурный внизу дрыхнет без задних ног. Двери нараспашку, — выдохнул артист с порога. — А я бежал мимо, гляжу — твоё окно светится.

Они обнялись.

— Ты где пропадал? — Задов с наслаждением плюхнулся на диван и закинул руки за голову.

— А ты?.. Весь чумазый!

— Не спрашивай. Пашу, как негр на плантациях. Твой приказ о трудовой мобилизации весь театр исполняет. Кто-то в губисполкоме посчитал, что артисты дурью маются и запрягли всех наших вплоть до завхоза Пантелеймоныча, в котором душа еле держится.

— Нарушают, — буркнул секретарь. — Мобилизации подлежат лица лишь до 45 лет. А Самсоныч угодил?

— Ни одного штрейкбрехера![47] Вот, смотри, трудовыми мозолями смело могу похвастать, — Задов выставил потерявшие былой лоск ладони. — Бригадиром меня назначили.

— Язык длиннее рук, вот и приглянулся, — хмыкнул Странников, почти не слушая и не глядя; снова уселся за стол, но бумаги зло сдвинул в сторону так, что посыпались на пол. — В подчинение дали, конечно, Верочку с Зиночкой? С ними рекорды и ставишь…

Вид подавленный: секретаря несомненно серьёзно что-то угнетало.

— Зря издеваешься! — продолжал шуметь Задов, пытаясь его расшевелить. — Трудимся на главных направлениях.

— Это где ж?

— Которые ты указал в недавней статье, — важно напыжился артист. — Сегодня — на Стрелке, а вчера нас на Эллинг бросали. Прорыв воды устранять. Ликвидировали одним махом!

— Молодцы, — вяло отреагировал секретарь, не подымая головы и даже обхватив её обеими руками, будто мучился нестерпимой болью. — Лопатой пузо сгонишь. И то польза.

— Что с тобой, мой друг? — поднялся с дивана Задов, изобразил прислугу с веером, обошёл вокруг стола, услужливо помахивая над ним, и направился к знакомому шкафчику. — Выпить хочешь?

— Нет настроения.

— А я бы выпил, несмотря на поздний час.

— Ну пей один.

— Нет, так не могу. Не научился. Кстати, это верный признак алкоголизма, а мне теперь заряжаться только энтузиазмом. Разные вещи.

— Ну хорошо, что хоть это усвоил. Труд в коллективе явно на пользу.

— Да что случилось наконец?! — сорвался Задов. — Ты можешь объяснить?

Странников подавленно молчал.

— Неделю не виделись. У каждого полно новостей. Ты с митинга?

— Пошёл разговор?

— Журналист знакомый, считай полдня на Стрелке возле нас крутился. Репортаж готовил в газету о героических буднях театра на речных баррикадах.

— Где? — поморщился, словно от зубной боли, Странников. — Не можешь ты без трескотни и словоблудия.

— На обваловке, конечно, — смутился Задов. — Ты что, совсем от шуток отвык? Что тебя раздражает?

— Не до шуток мне.

— Так поделись!

— Придёт время.

— Ну смотри… — Задов обиженно отвернулся, смолк, но надолго его не хватило. — Про митинг журналист и рассказал. Завидовал всё, что не его послали. А завтра прочтёшь в «Коммунисте» материал и о нас. Самсоныча даже фотографировали!

— Получше-то не нашли?