Красные пинкертоны

Ему вспомнилось выступление Сталина на одном из последних активов московской партийной организации о работе очередного пленума ЦК и ЦКК. Мелькало во всех газетах. Как обычно, вождь говорил о максимальной бдительности. Кругом враги. Нельзя расслабляться ни на секунду. Расслабившиеся превращаются в зевак и сами становятся врагами. Им нет никакой пощады! Если твой партийный товарищ забылся, дай знать. Не можешь — сообщи другим способом, напиши! Так ты спасёшь партию. Тогда он не особенно придал значения новым тезисам, прозвучавшим вполне недвусмысленно. А ведь теперь они касаются прежде всего его!

В дверь настойчиво постучали, секретарша бы так не решилась, ну а уж Мейнц с Распятовым и подавно. Кто бы это мог быть? Странников поднялся, привёл себя в надлежащий вид, с пепельницей в руках подошёл к окну, распахнул его. Свежий воздух ворвался в кабинет, ударил в лицо, разбросал бумаги на столе, посыпались на пол и окурки.

— Войдите! — обернулся он.

На пороге с горькой укоризной в лице обмахивался шляпой Задов. Слов он не говорил. Всё было написано на его исстрадавшейся физиономии.

— Пробился? — поморщился Странников, но тёплое чувство к товарищу взяло верх, внутри словно что-то шелохнулось, он приободрился, сочувствие, так и лившееся из глаз приятеля, смягчило душу, откатила тревога.

— Артисты шумною толпою… — начал тихо и торжественно Задов, пританцовывая и помахивая шляпой, — препоны тяжкие прорвали и, в ноги ваши преклоняясь, молят единственное — выслушать без гнева.

— Садись, артист, — кивнул ему Странников на диван. — С гранатой шёл, как матрос Железняк?

— С улыбкой, — обнял его Задов, похлопал по плечу. — Что, затянулся субботний вечерок? А город гуляет. Произошло трагическое?

— Сволочи!

— Однако? Что я слышу из уст ответственного секретаря?

— Сволочи затесались!

— Ну, этим не удивить. Я тебе, Васенька, давно твержу. Гони ты их!..

— Кого?

— Каждого третьего — не ошибёшься.

— Не знаю, не знаю, дорогой…

— Это уже плохо. Я как-то с одним еврейчиком разговорился, врачом, так он мне шептал, что каждый второй комсомолец сифилисом заражён. А молодых партийцев после смерти Ильича вы чохом принимали. Надо было бы медкомиссию сообразить, — и он расхохотался. — Ты разреши мне присесть. Там, у дверей, кроме твоей Наташки, давно нет никого, но устал я, ей-богу, её упрашивать. Не пущала. Говорит, очень сердит. Да вели чаю подать. Ссохлось всё внутри. Я ведь до тебя у Таскаева сидел с полчаса. Тот совсем угнетён и раздавлен. Это ты его так? Я ему про чай, а он дрожит, как мой Мираж перед стартом! Чем так напугал? Сыграл роль призрака датского короля?

— Таскаев раззяву сотворил!.. — Странников распорядился насчёт чая, залпом выпил первым, не разобравшись, горяч ли, с сахаром или без. Потянулся за вторым, но Задов свой стакан успел прижать к груди.

— Может, шкафчик откроем? — посочувствовал артист и кивнул на шкаф. — Я бы не прочь коньячка. Какие теперь серьёзные дела могут быть?

— Хозяйничай, — без энтузиазма согласился Странников, — только по маленькой.

— По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей, — пропел Задов. — Дверь-то прикрыть на ключ?

— Сегодня никто не осмелится.

Они выпили и сразу повторили.

Задов скинул плащ, аккуратно пристроил на шкаф шляпу, вздыхая, растянулся на диване:

— Ну и денёчек мне достался. Извини, столько перенёс, пока до тебя добирался. Пытал, пытал Таскаева, но он мне так и ни слова. Больше от Распятова и Мейнца выведал. Голов не отрывают, строчат. Накрутил ты им хвосты. Что с докладом? Действительно, всё так плохо?

— Что они тебе напели?

— Немногословны. Сегодня, мол, всё и поправят. Они уже прибегали с проектами, но ты был не в духе. Наташа не пустила. Рвались советоваться.

Как-то незаметно из кармана собственного плаща Задов вытащил вторую бутылку. Странников пробовал возражать, попытка не удалась, Задов заговорил о своём Мираже, а за него не выпить — горько обидеть хозяина. Выпили.

Прошлогодние бега, завершавшие сезон, к несчастью, оказались безрадостными для ответственного секретаря, а Задов на Мираже, заработав главный приз, сбил большой куш. В конюшне они отметили победу с загонщиками и, как обычно, заспорили. Зорька, которой управлял Странников, оступилась на самом финише, и секретарь обвинил во всём Артёмыча — не проследил как следует за лошадью; слово за слово, загонщику досталось по зубам, тот не стерпел, и Задов едва растащил опьяневших драчунов. Всё бы ладно, что на бегах между мужиками не случается? Но нашлась гадюка, рассвистела о драке, полетели сплетни одна другой краше. Ответственный секретарь сделал выводы, заявив артисту, что с бегами закончит окончательно и бесповоротно.

— Садись на моего Миража — уговаривал Задов. — Приз твой!

— Сказал — отрубил. Теперь навеки, — секретарь (чернее тучи) отвернулся к окну.

— Ну, будешь за меня болеть, — подтолкнул его локтем приятель. — Слово надо держать, а поэтому собирайся, нам поспешать надо.

— Куда? Я сегодня задержусь. Пока доклад ни принесут, я из губкома ни ногой.