Красные плащи

— Послушай, Мелест, — Лептин толкал осла, в то время как его приятель пытался затащить упиравшееся животное в дверной проём — что, если мы припрячем часть запасов с повозки только для нас двоих?

— Ничего не выйдет. Разве ты не видел, как любимчик ирена Килон всё время крутился рядом с ней! Наверняка Лисиклу уже точно известно, сколько чего везли илоты. А он не упустит случая лишний раз доказать, что пытаться его обмануть — дело зряшное.

* * *

Агела, построенная в колонну по два, шагала обратно. Идущий чуть в стороне ирен на этот раз позволил такую вольность, как разговоры в строю. Он знал — подростки восхищаются своим вожаком, сумевшим добыть нелишнее дополнение к их скудному рациону, да ещё сопроводить это таким увлекательным зрелищем!

После того как колонна втянулась во двор, Лисикл остался снаружи ограды, не спеша следовать за ней. Шестнадцатилетний крепыш Килон подошёл к своему начальнику и покровителю. Тот, улыбнувшись про себя сообразительности любимца, произнёс:

— Завтра, ещё до рассвета, пойдёшь искать покупателя для осла и повозки. Не вздумай предлагать в городе — хозяин может опознать имущество. Ищи подальше на фермах богатых периэков. Нужно получить полновесные драхмы и оболы[50], а не железные палки.

— Понял. Скажи, Лисикл, почему ты оставил в живых того, второго?

— Пусть ужаснётся содеянному, когда вылезет из мерзкой лужи, где спит так сладко. Убьют его или односельчане, или хозяин. Мы же видели драку двух пьяных илотов у рощи, один из них погиб, и только...

— Подойди ко мне, Лисикл! — прервал их разговор голос худощавого мужчины, остановившегося, опираясь на посох, шагах в десяти от молодых людей.

— Слушаюсь, педоном[51], — чуть не бегом рванулся к нему ирен.

IV

Мягкий свет небольшого серебряного лампиона изливался на низкий столик эбенового дерева, где до времени покоился жареный с вином барашек. Как только пустел кубок одного из двух возлежащих подле столика пирующих — из тьмы бесшумно возникал молодой раб, и сосуд вновь наполнялся рубиновой струёй благоуханного напитка.

— Клянусь собакой, благородный Поликрат, — обратился Эвтидем к хозяину — мужчине чуть старше шестидесяти лет, — после твоих угощений к чёрной похлёбке тянет не больше, чем к ладье Харона!

Поликрат неторопливо расправил складку роскошного гиматия[52] и обратил украшенную тугими волнами седин крупную голову к собеседнику:

— Тиссаферн[53] в Сузах[54], куда я сопровождал Анталкида[55], пытался разгадать секрет силы спартиатов. Интересовался он не только нашими воинскими упражнениями, но и тем, что мы едим. Анталкид не стал делать из этого тайны. Сатрапу[56] приготовили чёрную похлёбку — в точности как нашу. Надо было видеть, как плевался перс, отведав варева из бобов с бычьей кровью! На его вопрос, как вообще можно есть такую гадость, Анталкид гордо ответил: «Чтобы оценить вкус нашей пищи, нужно родиться на берегах Эврота!»

— Даже родившись на берегах Эврота, с трудом заставляешь себя глотать эту жижу, и то лишь потому, что она даёт здоровье и силу.

Архонт улыбнулся, погладив роскошную, тщательно завитую бороду:

— Поверь, Эвтидем, то, что стоит на этом столе, даёт ещё больше сил и здоровья. Но сесситии — символ братства всех спартиатов. И ещё пусть они думают о том, как сладко едят чужеземцы. Охотнее пойдут в бой.

Остатки барашка исчезли, зато на столе появилась стайка фаршированных фисташками жаворонков. Некоторое время тишина нарушалась только хрустом нежных птичьих косточек.

— Представляю, благородный Поликрат, какую цену ты заплатил за своего повара. Я уверен, в Спарте второго такого не найти. — Эвтидем вытер жирные губы тыльной стороной ладони.

— Вовсе нет. Всего лишь жизнь его прежнего владельца, богатого фиванского бездельника. Негодяй путался с демократами, и достойные граждане, — улыбка шевельнула олимпийскую бороду, — сторонники олигархии, указали на него сразу же, едва мы встали в Кадмее. Правда, почти всё богатство этого болтуна прибрал к рукам Лисанорид.

Один из трёх гармостов, и наиболее влиятельный из них? Говорили, он был очень богат. Что, впрочем, не спасло его от суда и изгнания за позорную сдачу крепости. Пусть даже и не он был главным виновником потери Фив, а его казнённые товарищи.

— Ты думаешь? Все трое несчастных виновны в том, что прозевали дерзкую выходку демократов. Но — об этом мало кто знал — именно Лисанорид убедил остальных уступить фиванскому сброду. А ведь мы могли бы их разбить...

— Так почему же вы ушли без боя? — Эвтидем вытянулся к ложу хозяина, будто почуявшая дичь охотничья собака.

— Ты уже догадался сам, Эвтидем. И в живых он остался, отделавшись изгнанием, по гой же причине...

— Золото? Ты говоришь, фиванцы купили спартанского военачальника?

— А подсудимый купил жизнь. Угощайся, этот сыр превосходен. И так подчёркивает вкус вина.

С растерянным видом эфор отправил кусочек в рот и некоторое время жевал; затем отхлебнул из кубка.

— Ты это знал?

— Я знал Лисанорида. Знал и тех, кто его судил. Сейчас никого из них уже нет в живых.