Красные сестрицы (ЛП)

На следующий день я для порядка захожу в библиотеку и вбиваю имя Портера в поисковик, ни на что особенно не рассчитывая. Сплю я в парке, под кустами коралловых азалий, укрывшись плащом вместо одеяла. Как-то раз ко мне привязывается полицейский, но увидев меня без глазной повязки, тут же теряется, и я почти физически ощущаю, как у него пересыхает в горле. Коп советует поискать другой ночлег и оставляет меня в покое. Я блуждаю как потерянная, вздрагиваю каждый раз, когда мне кажется, что я заметила Рози или Сайласа. При виде влюбленных парочек сердце у меня начинает взволнованно биться. Мне не хочется, чтобы Рози с Сайласом меня отыскали. Я боюсь этого и одновременно надеюсь увидеть, как они смеются, держатся за руки, гуляют вдвоем. Может, я мазохистка, но подобное зрелище наполнило бы меня завистью и ревностью. Я бы ощутила боль — по крайней мере хоть что-то, после мертвого изнуряющего чувства, которое переполняет меня все эти дни.

Большую часть третьего дня я кругами катаюсь в метро, пока до меня не доходит, что я наблюдаю, как возвращаются домой те же самые люди, которые у меня на глазах ходили по магазинам, в парк и на обед. С трудом заставляю себя сойти на следующей остановке, бреду куда глаза глядят, удивленно озираюсь: в этой части города мне еще не доводилось бывать. Узнаю логотип на указателе, который показывает дорогу к дому престарелых «Винсент», — там теперь живет отец Сайласа. Некоторое время мнусь на углу. Со мной уже несколько дней никто не разговаривал. Папаша Рейнольдс всегда хорошо к нам относился и заботился о нас с тех самых пор, как погибла бабуля Марч — пока мама наконец не приехала. Про мои шрамы ему известно, так что таращиться он не станет. По крайней мере до того, как у него началась болезнь Альцгеймера, за ним этого не водилось. Наверное, папаша Рейнольдс меня и вовсе не помнит. Что, если он закричит? Вдруг я его напугаю?

Я больше не могу оставаться одна.

Решительно поворачиваю за угол, к больнице, огромному бело-кремовому зданию, словно вышедшему прямиком из конца шестидесятых годов. Перед больницей на скамейках сидят медсестры в бледно-розовых халатах, болтают и едят йогурты. Еще по дороге меня окатывает мощная волна больничного запаха: смесь физраствора, латекса и медицинского спирта. Я морщусь и, не обращая внимания на любопытствующие взгляды медсестер, прохожу в сверкающие раздвижные двери.

— Я могу вам… чем-нибудь помочь? — с дежурной улыбкой окликает меня молоденькая девушка-администратор и внезапно меняется в лице.

Зеркало подсказывает мне, что дело не только в шрамах: волосы у меня свалялись, одежда перепачкана и покрыта листьями. Я морщусь и стягиваю волосы в «хвост». Так хоть немного лучше.

— Здравствуйте! — От долгого молчания мой голос звучит хрипло, и я начинаю снова: — Здравствуйте, я пришла навестить Чарли Рейнольдса.

К администратору возвращается самообладание, и она требует бодрым профессиональным тоном:

— Представьтесь, пожалуйста.

— Скарлетт Марч.

— Извините, но вас нет в списке посетителей мистера Рейнольдса…

— Я вместо Сайласа Рейнольдса. Он не смог прийти и попросил присмотреть за отцом, — храбро вру я.

Девушка задумчиво пожевывает кончик ручки.

— Ладно. Пойдемте, я провожу.

Она ставит на стол табличку «Скоро вернусь» и ведет меня по больнице. Мы проходим мимо комнат, где сидят старики в инвалидных креслах, уставившись в телевизоры. Я сомневаюсь, что они и вправду что-то смотрят. В некоторых комнатах шторы задернуты, сиделки разговаривают с пациентами мягким сюсюкающим тоном, который обычно используют при общении с детьми.

— Вот и умница! А теперь еще кусочек!

Я морщусь и стараюсь не слушать.

— Ну вот и пришли.

Девушка карточкой отпирает двойные двери, мы заходим в комнату, и двери захлопываются у нас за спиной. Я с трудом подавляю желание броситься прочь.

Комната коричневая: коричневые стены, коричневый ковер, коричневая мебель с кожаной обивкой. Единственное цветное пятно — зеленые пижамы пациентов. На шеях у стариков висят бирки с именами и медицинскими данными. Пациенты смотрят на меня разок и больше не оборачиваются, подозреваю, что не из вежливости, но я все равно признательна.

— Мисс Марч пришла к мистеру Рейнольдсу, — объясняет девушка из регистратуры мясистому медбрату, который больше похож на вышибалу в клубе, чем на сотрудника больницы.

Он с улыбкой кивает и указывает куда-то вглубь, на небольшой круг из инвалидных кресел.

На папашу Рейнольдса.

Девушка приносит мне стул, но я стою и никак не могу отвести глаз. Неужели так люди себя и чувствуют, когда видят меня? Сажусь, ошеломленно рассматривая Сайласова отца. Время сокрушило некогда сильного и гордого человека: запястья исхудали, губы сморщились, изо рта тянутся ниточки слюны. Он тревожно озирается, словно ищет — что-то или кого-то. Папаша Рейнольдс одет не в больничную пижаму, а в серые спортивные штаны и белую футболку. Из-за этого он кажется еще более выцветшим, а старческие пятна на коже проступают еще отчетливее.

— Мистер Рейнольдс? — оглушительно окликает его девушка.