Красные стрелы

— На лошади вашего водовоза, товарищ корреспондент, в атаку не пойдешь. А возьмите моего коня — огонь! На нем птиц ловить можно. Умный, быстрый, послушный. Но не думайте, что этого так легко добиться. Пока научишь его армейской премудрости — ого! — не один раз на гимнастерке соль выступит! Я сам обедать не сяду, пока его не накормлю, не напою, пока не почищу его. Вот за любовь конь и платит любовью. Упадешь в бою — три, пять дней будет возле тебя… Голос твой знает, мысли твои, честное слово, угадать может.

Корреспондент спросил:

— Товарищ красноармеец, вы, видно, всегда к лошадям были неравнодушны?

— С малых лет!

Услышав это, я не мог сдержаться и рассмеялся. Корреспондент посмотрел на меня с удивлением:

— Разве здесь что-то не так? Или Карнаух плохой кавалерист?

— Кавалерист он хороший. Его успехи недавно отмечены в приказе…

— Так в чем же дело? Что вам показалось смешным?

— Видите ли, — ответил я, — не знаю почему, но Карнаух сказал неправду. Он только в армии лошадь-то и увидел. — И рассказал корреспонденту, как Карнаух просился в парикмахеры. — Лошади он боялся, — заметил я в заключение, — красноармеец Габидов помог ему стать кавалеристом.

— Отлично! — сказал корреспондент. — Напишу и об этом…

Вскоре со взводом пришлось расстаться: в 1929 году меня снова направили на учебу в Москву. Теперь на военно-политические курсы имени Ленина.

Здесь часто бывал Семен Михайлович Буденный. Он постоянно следил за успехами кавалерийских частей и кавалеристов.

Однажды в разговора я назвал имя Карнауха.

— Как же, читал о нем, — заметил Семен Михайлович, — Судя по корреспонденции, парень это хороший. Кстати, где он сейчас?

— Учится. Будет командиром взвода.

— Очень хорошо! — обрадовался Семен Михайлович. — Я уверен, что при таком отношении к службе Карнаух толковым командиром станет. Ему, я читал, на манеже красноармеец-таджик помогал. Это верно? Я не ошибся?

— Точно, Семен Михайлович. Таджик Габидов.

— А он сейчас где?

— Тоже учится. Вместе с Карнаухом.

— Великолепно! Это наши кадры, наш золотой фонд. Надо больше выдвигать на учебу способных красноармейцев.

2

В 1931 году, после окончания военно-политических курсов, я командовал эскадроном в 1-м Запасном Кавалерийском полку МВО. Работал с новыми силами. Да и дел было много. Боевой подготовкой занимались не только днем. Часто и ночью совершали походы, проводили учения.

В то утро тоже возвращались с ночных занятий. Кони устали, и мы шли медленно. Поднялись на возвышенность и остановились. Вдали виднелось селение.

— Писковатка, — произнес кто-то.

Знакомая, почти родная каждому нашему бойцу деревня. Здесь мы помогали создавать колхоз, много поработали, чтобы убедить крестьян в преимуществе кооперативного хозяйства. Это далось нелегко. Кулаки шантажировали и запугивали народ, зверски расправлялись с активистами. Более того, недалеко отсюда, на Дону, они даже пробовали подбить крестьян на восстание против Советской власти.

Мы не могли стоять в стороне от решающей борьбы на селе. В Писковатке и соседних с нею деревнях бойцы эскадрона в свободное от занятий время помогали сеять, косить, убирать хлеб, копать картофель. Одновременно наши кавалеристы разъясняли крестьянам политику партии. И постепенно, шаг за шагом, люди потянулись друг к другу, начали объединяться в сельскохозяйственную артель.

Сейчас, остановившись на высотке, мы любовались знакомым пейзажем. Деревня уже просыпалась, там и сям над крышами вился дымок.

Но что это? До слуха донеслись громкие голоса, плач детей, лай собак. Не пожар ли?

— В Писковатке что-то неладное, — предположил мой коновод. — Там даже стреляют!

Теперь и я слышу хлопки выстрелов.

— По коням! — подаю команду.

Влетаем в деревню. Навстречу бегут люди. Старая женщина с заплаканным лицом и разметавшимися седыми волосами в отчаянии протянула к нам руки.

— Сыночки милые, что же это делается? Убили моего Федю!

— Кого? — переспросил я, сдерживая нетерпеливого коня.

— Сына моего, Федю Матвеева.

Вот как! Убит председатель только что созданного колхоза.

Совсем недавно, буквально несколько дней назад, я присутствовал здесь на организационном собрании колхозников. Тогда-то Матвеева и избрали председателем.

Подкулачники решительно выступали против его кандидатуры. Один из них, повторяя явно чужие слова, заявил:

— Федя, конечно, парень хороший. И заслуги перед Советской властью у него большие: партизаном был, на Деникина ходил, ранение получил. Но председателем — молод еще, да и с грамотой у него не очень… Человек я прямой, вы меня знаете. Я так разумею: тут человек опытный нужен, с хозяйственным глазом. Не знаем еще, что и как в колхозе получится, — дай бог, чтобы ладно было. А если неладно? Федя что теряет? Ничего: пять кур да козу дохлую? Председателем нужно такого, у которого добро есть. Одно его неспокойствие, братцы, нам на пользу пойдет.

— Кого, Ефим, предлагаешь? — спросила женщина из президиума. — Случайно, не Макаровича, Малину?

— Его. Он богатый человек, братцы, это правда. Зато за Советскую власть стоит и с понятием человек, хозяйственный.